"Игорь Савельев. Гнать, держать, терпеть и видеть (повесть) " - читать интересную книгу автора

- Нет... Это летние... Сейчас же февраль...
Сама она в последнюю очередь поняла нелепость и страшную
бессмысленность того, что сказала, и была истерика, с суетой, с уколом, из
которой парни поспешили сбежать, почти не взглянув на...
Сегодня решили не заходить, не подниматься, благо у подъезда собралась
уже черная толпа. Сиротливо мерзли табуретки, их вынесли раньше, ребята
узнали их, и так обрывалось сердце от этих домашних, выставленных на стужу,
напоказ...
Дружно взбесились, увидев в толпе совсем уж "левых" людей. С кем-то
сухие, без перчаток, рукопожатия, немного суровых слов, на самые посторонние
темы. Водка из-за пазухи.
Она не действовала, и холод до того сводил Олега... Реши он улыбнуться
(да мало ли, с ума сошел), не получилось бы: отмороженно, толсто,
резиново... А когда садились в автобус (два "ЛАЗа", слишком длинные для
этого двора, одинаковые, как батоны, ждали в стороне) и он поставил ногу на
ступеньку, вдруг показалось, что онемевшая ступня сейчас обломится... Не
помнил, как, обмякший, плюхнулся к пацанам. Ноги ныли чудовищно. Хоть в
голос кричи.
Летние ботинки вздымали ткань, громоздкие, неразработанные, сами как
гробы...
В протянутой бутылке играло маслянисто, будто глицерин.
Автобус стоял еще долго. Как и подъезд, он был обманом, фикцией - не
грело ведь ни черта. Говорят, что смерть заползает в человека с ног? -
пожалуй. За окном всё толпились; плавали и колыхались венки, в которых,
снегу ли благодаря, ощущалась неуместная какая-то... новогоднесть? Один
вкатили в их автобус, в проход, прислонили, как запасное колесо. Листья
венка смотрелись так толсто и пластмассово, даже издали, что минус двадцать
им шло.
- Там такие девчонки жили в соседней палатке! Три, из техколледжа. Но
прикольные. С ними был вроде пацанчик один, но...
Никита все рассказывал кому-то про Утчу, рассказывал истерично,
вызывающе, и на него оборачивались, и голос отчаянно срывался.
"ЛАЗ" выруливал со двора, чтобы потом, а уж тем более покинув город,
пойти на сплошном всхлипе. О древние надорванные двигатели!
Едва за спинами заработал мотор, дворовый игрушечный пейзажик,
качнувшись, тронулся - обесцвеченный морозом и стеклом... Ноги как-то
неуверенно, колко, но стали отогреваться, словно по жилам автобуса, гнуто и
пожелтевше сделанным под поручни, побежала кровь. Кровь бежала Олегу в
голову так, что зашумело, а по обмякшему телу наконец-то разливалось тепло.
Водку уже допивали, и он по инерции хлебнул этой медицинской горечи,
запоздало думая: теперь-то долбанет в башку, - и точно. "Нажрался. Молодец".
Бабушка с внуком пропускали колонну на выезде из двора, черные шубы на белом
фоне: очень февральски. Проводил глазами в подплытии...
И всю дорогу он сцеплялся взглядами с теми, кто на улице, в других
машинах на дымных перекрестках... Обалдело смотрел, переключаясь на хилый
морозный узорчик и пятно дыхания. Пьяный до слюней, он не сразу уловил, где
они вообще, потому что была вроде трасса, а теперь, медленней, едут прямо
по... деревенской улице? Завалившиеся слепенькие домики, собака пробежалась
за автобусом; тетка с ведрами.
- Мы... где?