"Татьяна Щепкина-Куперник. Поздние воспоминания " - читать интересную книгу автора

постановке. Вот уж поистине было коллективное творчество! Бутафоры, рабочие,
портнихи и прочие "незаметные люди", как всегда, были на нашей стороне.
Понабрали декораций из старья... Уж и пришлось нам помучиться с дворцом
принцессы! Опустошили всю квартиру Яворской: подушки, вазы, куски парчи -
все, что хоть немного подходило по нашим соображениям к стилю, переехало из
гостиной на сцену театра. Воображаю, в какой ужас пришел бы историк
искусства, увидав во дворце XIII века вазу "декаданс" или статуэтку эпохи
Возрождения... Но если оставить в стороне историческую правду, красиво вышло
очень. Костюм и тиару Лидия Борисовна заказала еще в Париже, в той самой
мастерской, где их делали для Сары Бернар, игравшей эту роль, а
требовавшиеся по пьесе красные розы и белые лилии были к спектаклю в
изобилии доставлены друзьями.

Незанятые в пьесе актеры и актрисы посмеивались и кивали головами,
проходя мимо сцены, где мы работали с увлечением молодости. Я никак не могла
понять этой враждебности, как будто заранее торжествующей провал пьесы: ведь
если не будет успеха, так пострадаем не только мы, а общее дело. Но я не
предполагала правды, а именно, что в этом театре "общего дела" не было:
каждый думал только о себе, и при этом не только желал, чтобы ему было
хорошо, но требовал, чтобы другому было плохо... "Скорбь о благополучии
ближнего"! Я там впервые с ней познакомилась.

Упрекали нас за все, даже за то, что бенефициантка "нарочно выбрала
пьесу без женских ролей" (действительно, там еще только одна женская роль
наперсницы принцессы, которую играла красивая и изящная Борги).

Все шипели: "Тиару-то можно с Сары Бернар скопировать... а вот
таланта-то нельзя..."

Пророчили неуспех, а в глаза высказывали лицемерное сожаление: "Кому в
наше время нужны сказки? Очень неудачный выбор".

Приезжая в театр, мы словно проходили сквозь строй...

А у меня, как на беду, еще не ладилось со "стансами" Рюделя. Я их
перевела дословно и размером подлинника, но получалось необычайно
прозаично - я же чувствовала, что от этих стансов зависит все, в них был
лейтмотив пьесы... Билась я, билась и, наконец, вдруг как-то ночью
проснулась - и у меня в голове спелись стансы. Совсем не так, как
первоначально. Я утром же полетела в типографию, рассыпали набор страницы и
заменили прежние стансы этими. Потом - в театр, к суфлеру. Все на меня
ворчали, что надо переучивать, но я стояла на своем... И стансы пошли в
новом виде.

Наконец настал роковой день. Как дожили до вечера, сказать трудно. Я
сидела в ложе Гнедича, первый номер бенуара с правой стороны, дрожащая и
взволнованная: я знала, что мы с Яворской поставили на карту очень многое
тем, что настояли на постановке этой пьесы, провал которой предсказывали
почти все.