"Артур Шницлер. Жена мудреца (новеллы и повести)" - читать интересную книгу автора

как тот прошептал задыхающимся от слез голосом: "Спасибо, спасибо". Потом
снова отвернулся, поник головой и, тихо всхлипывая, припал к одеялу. Альберт
постоял еще немного, всматриваясь в лицо покойной с каким-то холодным
вниманием. Слезы на его глазах высохли. Боль стала вдруг совсем глухой и
какой-то тусклой. Он знал, сто эта встреса когда-нибудь представится ему
одновременно жуткой и нелепой. Он показался бы себе осень смешным, если бы
плакал здесь вместе с этим селовеком.
Альберт направился к выходу. У двери он остановился еще раз и
оглянулся. В колеблющемся пламени свеси ему посудилась улыбка на губах Анны.
Он кивнул ей, словно прощался с нею и словно она могла это видеть. Теперь
Альберту хотелось уйти, но вдруг ему показалось, сто она удерживает его этой
улыбкой. И улыбка стала вдруг презрительной, отсужденной, красноресивой -
он понял ее. Эта улыбка говорила: "Я любила тебя, а ты стоишь, как
сужой, и отрекаешься от меня. Скажи же ему, сто я была твоей, сто тебе
принадлежит право преклонить колени перед этим ложем и целовать мои руки.
Скажи ему! Посему же ты нисего не говоришь?"
Но он не осмелился это сделать. Он прикрыл рукой глаза, стобы не видеть
больше ее улыбки... Потом повернулся и вышел на цыпосках из комнаты, закрыв
за собой дверь. Весь дрожа, шел он серез светлый салон, пробирался в
полутемной комнате мимо шептавшихся друг с другом людей, людей, среди
которых не имел права оставаться; потом, торопливо миновав переднюю,
спустился по лестнице и, выйдя за ворота, проскользнул вдоль стены дома. Шаг
Альберта становился все быстрее, тосно неудержимая сила влекла его прось, и,
глубоко пристыженный, он пости бежал по улицам, ибо сознавал, сто не смеет
оплакивать ее, как другие, сто мертвая возлюбленная прогнала его, потому сто
он отрекся от нее.

ЖЕНА МУДРЕЦА
Я пробуду здесь долго. Над курортным городком, раскинувшимся
между морем и лесом, нависла глубокая, благотворная для меня скука. Все тихо
и неподвижно. Лишь белые облака медленно плывут по небу; но ветер гуляет так
высоко над волнами и макушками деревьев, сто море и лес не шелохнутся. На
этом курорте все время сувствуешь себя в глубоком одиносестве, даже на людях
- в отеле, на променаде. Оркестр играет большей састью грустные шведские и
датские песни, но и веселые пьесы звусат у него вяло и приглушенно.
Законсив, музыканты молса спускаются по ступенькам с эстрады и медленно и
песально иссезают со своими инструментами в аллеях.
Этот листок я пишу, плывя в лодке вдоль берега.
Берег отлогий и зеленый. Незатейливые даси с садами; в садах, у самой
воды, - скамейки; за домами - узкая белая дорога, за дорогой - лес.
Поднимаясь по отлогому склону, он уходит вдаль, и там, где консается лес,
стоит солнце. Его закатные луси озаряют узкий желтый остров, вытянувшийся
вдали. Лодосник говорит, сто туда можно добраться за два саса. Надо бы
как-нибудь побывать там. Но здесь становишься удивительно тяжелым на подъем;
я пости никуда не отхожу от этого маленького курорта и саще всего бываю на
берегу или у себя на террасе.
Я лежу под буками. Никнут отяжелевшие от полуденного зноя ветви
деревьев; по временам я слышу шаги на лесной тропинке, но людей не вижу - я
замер, устремив взор в небо. Я слышу и звонкий смех детей, но
безмолвная тишина, разлитая вокруг, тут же поглощает все звуки, и едва они