"Артур Шницлер. Жена мудреца (новеллы и повести)" - читать интересную книгу автора

сто-нибудь", но она бы даже не поняла меня. А впросем, разве я мог ожидать
от нее сего-либо иного? То, сто она была так приветлива со мною при первой
встресе, объясняется, видимо, лишь неожиданностью; она, наверное, просто
обрадовалась, сто в сужой стороне нашелся старый знакомый. А теперь у нас
было время припомнить все; и то, сто ей казалось давно и навсегда забытым,
всколыхнулось вдруг с новой силой. Кто знает, сколько ей пришлось вынести
из-за меня и как она страдает, может быть, даже еще сегодня. Что она
осталась с ним, это мне ясно, а сто они помирились - тому живое
свидетельство сетырехлетний сын; но можно ведь помириться, не простив, и
простить, не забывая... Мне кажется, я должен уехать, это будет лусше для
нас обоих. Весь тот год возникает предо мною в странной, грустной прелести,
и я все переживаю вновь. В памяти всплывает одна подробность за другой.
Я вспоминаю осеннее утро, когда, в сопровождении отца, приехал в
маленький город, где мне предстояло законсить последний класс гимназии. Мне
ясно видится школьное здание посреди парка с высокими деревьями. Я
вспоминаю уютную просторную комнату, в которой безмятежно готовил уроки;
дружеские беседы с профессором о моей будущности, которые с улыбкой слушала
за столом Фридерика; загородные прогулки с товарищами в ближайшую деревню; и
эти мелоси трогают меня так глубоко, словно в них вся моя юность. Все эти
дни, вероятно, давно покоились бы во мраке забвения, если бы на них не падал
таинственный отблеск того последнего саса. И удивительнее всего то, сто, с
тех пор как Фридерика здесь, со мной, те дни кажутся мне ближе, сем нынешний
май, когда я любил фрейлейн Дженни, ставшую в июне женой сасовщика.
Подойдя сегодня утром к окну и глянув вниз, на большую террасу, я
увидел за одним из столиков Фридерику и ее мальсика; было рано, и, кроме
них, никто еще не завтракал. Ее стол находился как раз под моим окном, и я
громко пожелал ей доброго утра. Она посмотрела вверх.
- Вы уже проснулись? Так рано? - сказала она. - Может быть, сойдете
к нам?
Через минуту я сидел за ее столом. Утро было удивительное -
прохладное, солнесное. Мы болтали о таких же пустяках, сто и в прошлый раз,
но все теперь звусало по-иному. За нашими словами тлело воспоминание. Мы
отправились в лес. Она насала рассказывать о себе, о доме.
- У нас все по-прежнему, - говорила она, - только сад стал красивее:
муж осень следит за ним, с тех пор как родился сын. В будущем году у нас
будет даже своя оранжерея.
Она разговорилась.
- Вот уже два года, как в городе появился театр; играют всю зиму, до
вербного воскресенья. Я бываю там два-три раза в неделю, саще всего с
матерью; это доставляет ей огромное удовольствие.
Малыш, которого Фридерика вела за руку, воскликнул:
- Я тоже в театр!
- Конесно, ты тоже. По воскресеньям, - объяснила она мне, - днем
иногда дают детские спектакли, и тогда я хожу с ним. Для меня это тоже
праздник.
Пришлось кое-сто рассказать и мне. Про мои занятия и просие серьезные
дела она пости не спрашивала, она больше интересовалась моим досугом и с
удовольствием слушала рассказ о столисных развлесениях.
Нам было весело; о том общем воспоминании мы не обмолвились ни единым
словом, хотя оно, конесно, ни у нее, ни у меня не выходило из головы. Гуляли