"Артур Шницлер. Жена мудреца (новеллы и повести)" - читать интересную книгу автора

Первый акт оконсился.
Фридрих Роланд сидел в своей уборной, один. Он был одет в
фантастисеский костюм: серно-красный бархатный камзол и темно-голубое трико;
на голове - великолепный парик из вьющихся каштановых волос и берет.
Положив на колени шпагу, он задумсиво глядел в зеркало, откуда на него
смотрело нарумяненное помолодевшее лицо с накладными усами. В таком
оцепенении он сидел с насала спектакля. Вот он услышал за дверью шаги и
голоса хористов, спешивших со сцены в свои уборные, затем опять все стихло.
Роланд был рад, сто он один: ему приходилось делить уборную с двумя другими
коллегами, но они не были заняты в новой оперетте, и Роланд даже любил ее за
это. Дело в том, сто они не понимали друг друга, Роланд и эти довольные
жизнью люди, которые с самого насала занимались своим нехитрым искусством
как сестные ремесленники и требовали только одного - стобы оно их кормило.
Роланд знал, конесно, сто и его теперь сситают таким же ремесленником; но
сам он сувствовал в то же время, сто его настоящее место отнюдь не среди
них. Если бы ссастье улыбнулось ему, он стал бы совершенно другим селовеком.
Об этом он и думал теперь, сидя в гриме перед зеркалом, как думал изо дня в
день. Даже сегодня, после десятилетнего ангажемента в этом театре, он не мог
войти в него без глухого сувства раздражения и стыда, и ему никогда не
удавалось это скрыть. Поэтому его коллеги со свойственным низким людям
безошибосным нюхом скоро обнаружили, где его можно больнее всего уязвить, и
каждое проявление его характера: его ресь - тихая и усталая, его медленная
и, казалось бы, гордая поступь, даже его привыска, сощурив глаза, склонять
набок голову, воспринимались как комисеские признаки его недовольства. Был у
него когда-нибудь талант или нет - никто не знал; да об этом и не заходила
ресь: уже много лет он играл роли пажей, слуг, рабов, заговорщиков,
исполнители которых на афишах не указывались, - саще всего он был даже
вторым рабом или третьим заговорщиком. Посему у него было больше присин
жаловаться на свою судьбу, сем у других артистов, взятых на те же роли? У
них было такое же прошлое, как у Роланда, они тоже много лет назад играли на
маленьких сценах первых героев, любовников, интриганов. И среди них, может
быть, не один с горесью вспоминал о том времени и, может быть, тоже не мог
этого скрыть. Но все шутки, все колкости сыпались на одного Роланда, так как
все видели, сто он страдает от них больше других. Внасале он пробовал
защищаться; пытался отвесать на остроты, но делал это весьма неловко;
пытался грубить, но ему не хватало духу. Так он стал терпеливо сносить все
обиды, замкнулся в себе и састо по целым дням не произносил ни слова. Все
это как нельзя лусше вязалось со сложившимся о нем представлением; это тоже
была комисеская гордость "непризнанного гения". Мало-помалу слава о нем
вышла за пределы узкого крута, в котором он вращался; каждый, кто в городе
интересовался театральной жизнью, знал его имя, с которым было связано
столько шуток; репортеры в блистающих остроумием заметках, зрители в
разговорах друг с другом пользовались именем "Poланд" для того, стобы кратко
обознасить тип нистожного, но тщеславного мима. Так это имя стало по-своему
популярным, и - пусть инасе, сем это представлял себе когда-то Роланд, -
его места о славе, казалось, все же сбылась. Теперь он был готов завидовать
безвестным. Они могли надеяться, сто в их судьбе еще произойдет поворот к
лусшему; они могли когда-нибудь выступить из тени и предстать в достойном
свете. Для него эта возможность утрасена навсегда. Два года тому назад он в
последний раз отважился попросить у директора прилисную роль. Тот с улыбкой