"Вальтер Скотт. Вдова горца" - читать интересную книгу автора

стараться переводить его на другую, и его сопротивление, словно скрученная
из пеньки веревка от того, что ее будут дергать туда и сюда, только еще
сильнее натянется. Наконец, миновав долгожданный поворот, мы оказались шагах
в пятидесяти от дерева, которым мне так хотелось вволю полюбоваться, и, к
великому своему изумлению, я среди окружавших его обломков скал обнаружила
человеческое жилье. То была самая крохотная и жалкая хижина, когда-либо
виденная мною даже в Горной Шотландии. Сложенные из кусков торфа, или
дивота, как называют его шотландцы, стены не достигали и четырех футов
высоты, ветхая дерновая крыша была кое-как заплатана камышом и соломой,
глиняная труба очага обвязана соломенным жгутом, и все - стены, крыша,
труба, как это всегда случается с заброшенными, сбитыми из таких материалов
строениями, - густо поросло сорняками и мхом. Не было и следа капустной
грядки, какие мы обычно видим даже возле самых жалких лачуг, а из живых
существ нас встретил только козленок, пощипывавший траву на крыше хижины, да
в некотором отдалении его мать, которая паслась между хижиной и рекой.
-Сколь же тяжки, должно быть, были грехи, - невольно воскликнула я, -
чтобы грешник вынужден был влачить свои дни в этом убогом жилище!
-Грехи-то действительно тяжкие, - глухим голосом ответил Доналд
Мак-Лиш, - да, видит бог, и горя тоже немало. И не грешник здесь живет, а
грешница.
-Женщина? - повторила я. - В таком пустынном месте? Да кто ж она
такая?
-Пожалуйте вот сюда, миледи, и вы сами сможете судить об этом, -
сказал Доналд. Он прошел несколько шагов вперед, затем круто свернул влево,
и нам предстал все тот же могучий дуб, но со стороны, противоположной той,
откуда мы видели его раньше.
-Если она верна своей старой привычке, она приходит сюда в это время
дня, - продолжал Доналд, но вдруг оборвал свою речь и молча, словно боясь,
что его подслушают, только указал мне на что-то пальцем.
Я глянула в том направлении и не без смутного ужаса увидела женщину,
которая сидела прислонясь к стволу дуба, потупясь, стиснув руки, закутавшись
в темный плащ с низко спущенным капюшоном, совершенно так же, как на
сирийских медалях изображена Иудея, сидящая под пальмой. Страх и почтение,
повидимому внушенные этим одиноким существом моему проводнику, передались
мне; я не посмела приблизиться к ней, чтобы получше ее разглядеть, прежде
чем не бросила на Доналда вопросительный взгляд, в ответ на который он
невнятно прошептал: "В ней само зло воплотилось".
-Говоришь, умом помутилась? - переспросила я, не дослышав. - Стало
быть, это женщина опасная?
-Н-нет, она не умалишенная, - ответил Доналд. - Потеряй она рассудок,
ей, пожалуй, было бы легче, чем сейчас, хотя, сдается мне, когда она
задумывается над тем, что содеяла сама и что было содеяно по ее вине, только
потому, что она ни на волосок не хотела поступиться пагубным своим
упрямством, она, верно, сама не своя. Но никакая она не сумасшедшая и не
опасная; и все же, по мне, миледи, не следует вам к ней близко подходить.
И вслед за тем он торопливо, в нескольких словах, поведал мне печальную
повесть, которую я здесь расскажу более подробно. Я выслушала его со
смешанным чувством ужаса и жалости; мне захотелось тотчас же подойти к
несчастной и сказать ей слова утешения, или, вернее, сострадания, - и вместе
с тем мне было страшно.