"О.А.Седакова. Поэтика обряда, часть 1 (Погребальная обрядность восточных и южных славян) " - читать интересную книгу автора

метафоре загадки (ср. дэбу дать 'умереть' и "дуб-вертодуб" 'смерть'). Судьба
этих метафорических образований различна. Там, где мотивировка метафоры
совершенно прозрачна - таков способ описания смертельного исхода через
физические признаки смерти (укр. вытгянуў нуги, збдер луби, внтрiщiў учи), -
там лексика текуча и неустойчива настолько, что оставляет место
окказиональному и личному словотворчеству. В случае утраты мотивировки
термин оказывается традиционно закрепленным. Метафора, ставшая темной,
обычно принадлежит к сфере архаических представлений. Таким образом,
обрядовая лексика также архаизирует - но не реалию, а мифический элемент,
ставший неактуальным, в то время как лексика сохраняет его реликт: такие
обозначения смерти (дэбу дать, глядйць ў дуб и т. п.) в живом употреблении
позднего времени вряд ли осмысляются в связи с общеславянским дубом -
вертодубом, деревом смерти.
Уже обращение к непосредственно материальной сфере обряда помогает
исторической лексикографии и этимологии прояснить эти архазирующие значения.
Так, сербский похоронный ритуал двоструко сахраниване открывает
происхождение и смысл известного фразеологизма перемывать косточки кому-либо
[Виноградов 1954]. Несомненно, в белорусском погребальном обряде - источник
фразеологизмов клёцки кому-либо, крышка кому-либо 'безнадежное положение':
клёцки, крышка - термины поминок [Шейн 1890,576].
Обрядовый акт поливания могилы вином и водой и одновременных песнопений
(плачей) в честь покойного (блг. прельиф) подтверждает исходную
этимологическую связь слав, пзти - поити (*peti как каузатив к *piti
Трубачев 1959])*.
______________
* См. подтверждающий догадку О.Н.Трубачева и вряд ли известный ему факт
связи плача (т. е. надгробного пения) и питья в народном сознании: "О ком
много плачут - на том свете не может пить" (блг. (Маринов 1981,328]).

Еще большие возможности открывает обращение к общей структуре обряда.
Др.-рус. трызьна обычно интерпретировалась как 'борьба в честь умершего'
[Котляревский 1891], 'боевые игры на поминках' [Рыбаков 1970]. Вероятная
связь с трызь 'трехлетнее животное' находит подтверждение в общем значении
числа три в погребальном обряде (см., напр., белорусскую причеть:
Дзеды, бабульки,
бацьки, матульки,
дзедюхины, матюхины,
примете к себе бацюхину
[Шейн 1890,535]),
где его семантика связана с представлением о трех поминаемых поколениях
предков, в третье из которых включается умерший. Жертва животного
сохранилась в позднейших погребальных обрядах славян. Таким образом, новая
интерпретация трызьны как 'жертвы трехлетнего животного' оказывается вполне
аргументированной [Трубачев 1959]*.
______________
* Ср.: через хомут третьяка (трехлетней лошади) можно увидеть злых духов,
которые присутствуют возле умирающего (могил. [Шейн 1890, 570]).

Однако необходимый для исследования "культурных терминов" "учет
семантических особенностей надъязыкового уровня", выяснение "типологии