"О.А.Седакова. Поэтика обряда, часть 1 (Погребальная обрядность восточных и южных славян) " - читать интересную книгу автора

человеческом мире, а не приобретения новых благ.
______________
* "Si quem numina laeva sinunt (Если это позволят левые боги) [Вергилий,
Георгики IV, 6-7]; "Quosdam deos, ut prodessent, celebrabant, quosdam, ut ne
obessent, placabant" (Одних богов чтят, чтобы они благотворили, других
умилостивляют, чтобы они не вредили) [Гелиодор, V, 12]. Типологические
параллели к сближению левое-смерть поистине необозримы.

Представления о мертвых-дарителях ярче, чем обряд, сохранила волшебная
сказка: особенно явны архаические обрядовые корни в сюжете "Мертвый отец
одаривает сына на могиле" [Андреев 1929, № 530]. В позднейших верованиях и
обрядах с умершими связано представление об одном виде помощи: это
предсказание, осведомление о будущем (обращение к загробному миру при
гаданиях, поверья о том, что родные являются ознаймлятъ о грозящих
невзгодах - во сне или в образе птицы, - они посцерёгу даютъ. "Покойники (во
сне) предвещают: не ходи туда, не делай того!" (гом. [ПА-75]). О хорошем
отношении умерших к домашним говорят,. используя то же слово, что
употребляется в отношении домового, приять: "Святые деды-родители, идите на
свое места, спочувайте и нам прияйте" (гом. [ПА-75]; также гродн. [Шейн
1890, 556]: умерший, который прият дому, кормит лошадей - характерное
занятие домового (см. [Афанасьев 1850]).

Область смерти, -"онный свет"

Исходя из той картины славянского язычества, которую мы попытались
здесь очертить, можно иначе, чем принято, отнестись к неопределенности и
противоречивости образа загробного мира в славянских поверьях.
Исследователями славянских древностей эта противоречивость обыкновенно
интерпретируется как результат контаминации разновременных представлений,
наслоения одного на другое. Однако она может быть объяснена и как явление
синхронного среза: свойства самой этой модели мира позволяют совмещать
черты, на рациональный взгляд, взаимоисключающие.
Так, невозможно однозначно характеризовать самое фундаментальное из
пространственных представлений обряда: является ли "область смерти"
замкнутой и удаленной от "области живых" - или же она внедрена в последнюю,
растворена в ней (то есть применима ли к ней оппозиция далекое/близкое,
свое/чужое). Здесь категорический ответ X. Готтшалка: "По всей видимости,
представление об удаленном ином мире славянам чуждо. Здесь наблюдается
постоянное движение между жизнью и смертью, их соприкосновения и
неразделимость" [Gottschalk 1973, 371] - кажется односторонним.
Действительно, традиционная обыденная жизнь и ее предписания изображают нам
родителей, дедов или постоянно присутствующими в области живых, или
"навещающими" ее, например: "Треск и гудение в печи - души родных или просят
о помощи, или, вместо ада, мучатся в домашней печи" (витеб. [Никифоровский
1897,84]). См. разнообразные запреты (прясть, шить, трепать лен, сновать) в
определенные дни, мотивируемые тем, что таким образом дедам "зашьешь глаза":
"В поминальные дни нельзя шить: "дiдам очи позашиваешь"" (чернит. [Абрамов
1905, 549]), засоришь глаза и т. п. Запрещено ткать: "На дзеды не можно
сноваты, бо дзеды, як итти будутъ у хату, то запутаюцца ў кросных" (бреет.),
"Дзедоўноги будуць плутаць кросна" (гом. [Владимирская 1983,230]). Или: