"О.А.Седакова. Поэтика обряда, часть 1 (Погребальная обрядность восточных и южных славян) " - читать интересную книгу автора

утром на другой день после погребения - как бы в знак того, что доли
умершего в доме уже нет (снят. [Гнатюк 1912. 314]). См. также интересное
поверье о том, что крошки, оброненные со стола, едят некрещеные дети (костр.
[Смирнов 1920, 28]). Доля некрещеных детей - как показывают их именования:
стратчата, потерчата и под. - уподоблена этим потерянным крошкам.

Семантический мотив части, дележа присутствует в других терминах
погребального обряда и именованиях важнейших для него представлений. Само
славянское смерть (часто употребляющееся с ласкательными суффиксами и
"позитивными" эпитетами: рус. Смерточка, Смертонька, Смертушка, чеш. Mila
Smrti, укр. Божя смерть) восходит к индоевропейскому ряду *mer-/mor-/mr-,
который может быть поставлен в связь с такими "культурными словами",
несущими значение части, как греч. мпЯсб, мЭспт, меЯспмбй, Мара*
[Фрейденберг 1978,537] (гипотеза находит подтверждение в: [Chantraine 1968,
3, 678]). Таким образом, *sъ-mьrtь, в которой представлен этимологически тот
же словообразовательный тип, что и в *sъ-икst-je, *sъ-boh-je (Иванов,
Топоров 1965,75], несет исходную семантику наделённости долей.
______________
* В восточнославянских представлениях о Маре и родственной ей Кикиморе мы
наблюдаем как бы раздвоение греческой Мойры: укр. Мара - персонификация
обморока, "сестра Сна"; блр. Мара - призрак, тень умершего, видение; мотив
пряжи, не отмеченный в двух этих образах, составляет почти единственную
характеристику с.-рус. Кикиморы (Шишъморы, Шишъги), которая зато не
связывается прямо с умершими (если только как "жена домового") и с судьбой
(исключение: Кикимора с прялкой привидится - к смерти [Максимов 1903,2,67]).
Однако в позднем беллетристическом источнике мы встречаем запись кижского
рассказа о "Маре запечельной", изображающего ее точным двойником Мойры:
"Мара ниточку со своей кудели перервет - в лесу дерево мужика погубит, или
волка в Онего захлестнет, или зверь в лесу изломает" [Пулькин 1973,28]. Se
поп evero, е ben trovato: характерна связь Мары с запечком, с печью, которая
является и местом гаданий, и местом обитания "душ" на поминках. Соединение
умерших с долей см. в обряде Су мского у. Харьковской губ.: оставшееся от
поминок в заговенье ставят под лавку, чтоб "доля заговела" [Гальковский
1913,74].

Тот же круг семантики, видимо, заключен в укр. косов. Бужя - 'смерть'
[Гнатюк 1912,257]. Славянское bog - в его реконструируемом значении 'доля'
[Иванов, Топоров 1965, 66-67], участвующее в этом обозначении смерти,
присутствует с отрицательными префиксами не-, у- в именовании умершего: укр.
небуго, блр. небущик, небнщик, нябущик, чеш. nebohtнk - которые могут быть
также обозначением нищего: с.-х. ubohe - 1)'нищий', 2)'покойник'; серб,
дед - 1)'нищий, 2) 'мертвец' [Чаjканович 1973,102] (ср. убуже- 'домовая
змея' [Нидерле 1956, 272]). Представление умершего как нищего связано с
семантикой смерти - суда (рус. диал. суд 'смерть') и обряда как дележа
(курск. правеж 'погребальный обряд'). Нищий выступает в обряде как
заместитель покойного (см. главу 3). Нищий же, как известно (также гость,
чужой, npocjaк) воспринимается как ипостась божества, особенно -
деифицированного предка (ср. попрошайничество колядовщиков, приходящих как
гости из страны мертвых). С представлением нищеты связан мотив голода в
обряде (ср. блг. ада-несита [Маринов 1981, 333]; "Обмывальная вода служит от