"О.А.Седакова. Поэтика обряда, часть 1 (Погребальная обрядность восточных и южных славян) " - читать интересную книгу автора

погребения лошадь не работает и отводится на гумно, чтобы "не томиць души
нябощика"; или же: "экипаж вместе с лошадью оставляют до первого дождя или
снега" (блр. [Никифоровский 1897,292]);
______________
* В обрядовой роли коня (иногда переосмысленной негативно - см. вол)
отражена древнейшая связь коня с загробным миром (интерпретируется ли
символика коня как солярная, воздушная, огненная или водная): "Мертвец есть
конь, но он же - обладатель коня" [Пропп 1946,155]. Ср. славянский сказочный
сюжет типа "Сивка- Бурка" [Андреев 1929, №530] - дарение коня на могиле (из
могилы), полесское поверье о том, что "нехришченое дзиця конем скидываицца"
(гом. лельч. [Седакова 1983, 261]), болгарские поверья о караконджо -
демоне-мертвеце, действующем в период "некрещеных дней": фонетические
изменения караконджо в диалектах способствуют его трансэтимологизации
(каракон, каракото, караконяк) как производного от кон (конь). Караконджо
представляется как кентавр (АЦР Митровци Мих. 119); человек с лошадиной
головой (АЦР Раиилуг Перн. 125); чудовищный конь (АЦР Тръстниково Бург.
113). Археологические данные о древнеславянских погребениях с конями и
широкие индоевропейские параллели в связи с полесским обрядом сожжения
костей коней, коров и овец на Купалу рассматривает Вяч. Вс. Иванов [Иванов
1983,93-96].

свадебная одежда, которую кладут в гроб и замужней женщине (блг.
[Вакарелски 1977, 492]); вообще одежда и личные вещи, которые или
уничтожаются, или "хоронятся", или отдаются нищим, или употребляются после
разного рода очищения: омовения, "отпевания петухами" (тул. [Троицкий
1854,92]);
хле6 - и печеный хлеб, который кладут на гроб или в гроб "Як умре,
родзицели пораюцца, коржы строять, сыту. Коржэц пекуть на воде с ведра,
пресный, неукусный. То йего, смерцяка, коровай щитаицца" - гом. [Седакова
1983,257] и зерно (см. осыпание зерном гроба), соответственно урожайность и
спора: при выносе следует три раза пошевелить и три раза подбросить зерно;
все при выносе берут хлеб и глядят в окно-чтоб был хлеб. Хозяин уносит
спору: "стебло е, а зерно не е" (карп. [Богатырев 1971,268]);
кровные связи: они также входят в долю: надрывный до "обмирания" плач с
"хрястанием" (падением на землю или на стол) как бы отдает умершему его
часть в семейных связях; затем в течение обряда эта связь различными
способами разрывается: родные, чтобы забыть умершего, трут, например, грудь
землей, глядят в печь, на копыта коня. В случае неразорванности этих связей
умерший сохраняет отношения с кровными из-за гроба, которые оказываются для
них смертоносны, - ходячий покойник особенно опасен для ближайших родных:
"Bjeщтица на cвojy крв трчи", "Куд he Bjeщтица до у своj род?" [Чаjканович
1973,88].
В противопоставлении "доля/недоля" смерть может ассоциироваться с тем и
с другим полюсом: с "недолей", как в приведенных примерах "нищеты"
покойного, и с "долей", как в поминальной обрядности: деды засыпают урожай,
загробный мир описывается как царство изобилия и особенно - хлеба (см. главу
4).
Итак, древнейшее представление о "чистом" покойнике заключает в себе,
во-первых, идею совпадения смерти с концом "века" и, во-вторых, наделенность
умершего его "долей", которую обеспечивает обряд. Второй момент определяется