"Дэвид Седарис. Одень свою семью в вельвет и коттон " - читать интересную книгу автора

за иностранного студента, приехавшего по обмену, однако ответы на эти
вопросы дали бы мне хоть какое-то представление, о чем идет речь. На самом
деле я ничего не понимал, так что они спокойно могли разговаривать
по-китайски.
На нашей улице было четыре вида домов, и, хотя дом Уолта отличался от
моего, я был знаком с планировкой. Сама вечеринка проходила в комнате,
которую методисты называли "гостиной", католики использовали как
дополнительную спальню, а единственные в квартале евреи превратили в нечто
среднее между кабинетом и бомбоубежищем. Семья Уолта была методистской,
поэтому центральное место в комнате занимал большой черно-белый телевизор.
Семейные фотографии висели на стенах рядом со снимками разнообразных
спортсменов, у которых мистер Уинтерс вырвал автографы. Я восхищался ими,
как мог, но меня больше заинтересовал свадебный портрет, висевший над
диваном. Рука об руку со своим мужем, облаченным в военную форму, мама
Уолта выглядела безумно, почти пугающе, счастливой. Выпуклые глаза и
бешеная липкая улыбка: это выражение граничило с истерикой, и последующие
годы никоим образом не приглушили его.
"Что она принимает?" - шепотом спрашивала мама, когда мы проходили
мимо миссис Уинтерс, которая весело махала рукой из своего двора. Я думал,
что мама слишком критически к ней относится, но, проведя десять минут в
доме этой женщины, я понял, что именно мама имела в виду. "Пицца уже тут!!!
- прокричала миссис Уинтерс, когда разносчик пиццы подошел к двери. - Ну,
мальчики, как насчет кусочка горячу щей пиццы?!!" Мне показалось забавным,
что кто-то употребил слово "горячущий", но не возникло желания
по-настоящему посмеяться над этим. Также я не мог посмеяться над жалкой
имитацией итальянского официанта в исполнении мистера Уинтерса: "Мамма миа.
Кому есче кусочэк де пицца?"
Я считал, что взрослые должны как можно меньше показываться на глаза
во время вечеринок с ночевкой, однако родители Уолта были повсюду. Они
устраивали игры, предлагали закуски и напитки. Когда начался полуночный
фильм ужасов, мама Уолта прокралась в ванную и оставила возле умывальника
измазанный кетчупом нож. Через час, когда никто из нас не обнаружил его,
она стала подкидывать маленькие намеки. "Никто не хочет помыть руки? -
спрашивала она. - Кто там ближе всех к двери, сходите проверьте, положила
ли я в ванной свежие полотенца?"
Над такими, как она, плакать хочется.
Как бы старомодно они ни выглядели, я пожалел, что кино закончилось, и
мистер и миссис Уинтерс собрались уходить. Было только два часа ночи, но
они явно устали. "Ума не приложу, как вам, мальчишкам, это удается, -
сказала мама Уолта, зевая в рукав своего халата. - Я не ложилась так поздно
с тех пор, как Лорен появилась на свет". Лорен была сестрой Уолта, которая
родилась преждевременно и прожила менее двух дней. Это случилось до того,
как семья Уинтерсов поселилась на нашей улице, но ни для кого не было
тайной, и при упоминании имени девочки можно было не вздрагивать. Ребенок
умер слишком рано, чтобы быть запечатленным на фотографии, но все равно к
нему относились, как к полноправному члену семьи. У девочки был
рождественский носок размером с перчатку, и Уинтерсы даже устраивали
вечеринку в честь ее дня рождения, что казалось моей маме особенно жутким.
"Будем надеяться, что они нас не пригласят, - говорила она. - В смысле, о
Господи, как подобрать подарок мертвому ребенку?"