"Валерий Сегаль. Освобождение беллетриста Р." - читать интересную книгу автора

чем меня не упрекает; он выглядит серым и безжизненным; лес там
черный, луна -- белая, черные сапоги караульных; даже лай собак
там ассоциируется у меня с черно-белой хроникой времен
последней большой войны. И София почему-то тоже на зоне --
черноволосая и, как всегда, матово-бледная. Я просыпаюсь в
отвратительном настроении.

Самые черные мысли теперь нередко одолевают меня;
часто и подолгу мне хочется умереть. Незванной гостьей порой
приходит бессоница и томительными ночами я подолгу лежу с
открытыми глазами, обдумывая различные способы самоубийства.
Уже несколько раз я засыпал лишь под утро, и мне снились мерно
покачивающиеся на виселицах синие трупы с обритыми --
почему-то! -- головами и вывалившимися изо ртов опухшими
языками; эти сны внушили мне ужас перед повешением.

Очевидно, что физически -- отравиться легче, чем
повеситься. Но где взять быстродействующий яд и как навести
необходимые фармокологические справки, не вызвав к себе
подозрений. Не подготовившись же должным образом, рискуешь
очутиться в госпитале и проваляться там несколько дней с
промытым желудком.

Проще всего, конечно, застрелиться; но у меня никогда
не было пистолета, а зарегистрировать огнестрельное оружие по
нашим законам можно только на семью (все предусмотрено!);
значит надо договориваться с Лисой, а после она увидит
результат, и хотя "тогда" мне все уже будет безразлично, думаю
я об этом "сейчас", а не "тогда".

Недавно мне пришел в голову нетривиальный способ
самоубийства -- придавить себя диваном. У нас в гостиной стоит
нетяжелый диван, одну сторону которого я могу двумя руками
оторвать от пола, а затем лечь на спину и опустить деревянную
ножку себе на кадык. Я уже пробовал и убедился, что физически
вполне в состоянии это сделать; хотя смерть будет нелегкая: я
неоднократно представлял себе, как в последнее мгновенье,
повинуясь дремучему инстинкту, отчаянно пытаюсь сбросить с себя
диван, но кадык мой ломается, и от внезапной нестерпимой боли я
навеки теряю сознание. Потом приходит Лиса, ужасается; ей
предстоит пренеприятная уборка, и, вообще, куча противной
возни; думая об этом, я лишний раз убеждаюсь, что самоубийство
-- ужасное свинство по отношению к своим близким. Я представил
себе, как плачет мать, как отец сокрушается и приходит к
болезненному для себя выводу, что его беспутный сын так и не
сумел выйти на правильную дорогу. Отец искренне растроен и
вместе с тем озабочен: как это преподнести в обществе, что
скажет Толуш, и прочее...

В современном мире человек не может достойно выйти из