"Геннадий Семар. Снежка - речка чистая " - читать интересную книгу автора

дрожали руки. Тайком в каптерке старшины роты Иван померил температуру:
серебристый столбик ртути приближался к тридцати девяти... Иван не хотел,
просто не мог идти в санчасть. Тогда прощай отпуск и дом!
Он чистил пуговицы, а они двоились в его глазах, трафаретка
выскальзывала из рук. В строю, когда старшина осматривал увольняющихся,
перед Иваном поплыли облачка, голова закружилась, и лишь какими-то
невероятными усилиями он устоял. Как во сне, вышел за проходную и лесом
напрямик - к ближайшей железнодорожной станции. Он не помнил, как ехал в
поезде, кому-то что-то отвечал, спрашивал, наконец, едва переступив порог
дома и скинув буденовку, рухнул на скрипучую кровать и словно провалился
куда-то...
Очнулся он лишь к вечеру другого дня. У постели сидела Клава... Иван
шевельнул горячей рукой и почувствовал тугую и ласковую девичью косу... На
другой день, ослабевший от болезни, он тем же лесом возвращался в часть...
Вот и сейчас Иван шел как в бреду, останавливался, прижимался горячим
лбом к белым стволам берез, закрыв глаза, стоял, чувствуя твердую и нежную
прохладу, слушая ночные звуки и вдыхая запахи лесных и болотных трав.
Цепкая молодая память хранила в нем множество запахов и звуков, которые
всегда рождали воспоминания, всегда хорошие и добрые, чаще из детства,
большого и просторного, где каждый год теперь казался вечностью. Еще с
солдатской подушки вспоминался дом с бабушкой, малиновое варенье, этажерка
из "черного" дерева, где стояли книжки с чертежами деталей паровозов,
путевыми сигналами и всевозможными наставлениями и инструкциями... А ведь до
дома отсюда рукой подать. Только нет уже дома. На его месте большая яма от
полутонной бомбы, края которой успели прорасти лебедой и крапивой. Лишь
каким-то чудом осталась на задах голубятня да тополиный частокол в конце
огорода. Это еще пацаном Иван воткнул в землю тополиные палки, а они
проросли, зазеленели по весне. Как молча радовался он каждый год, глядя на
клейкие листочки, точно зеленые лоскутки, появляющиеся на топольках в мае.
Его удивляло, что тополиные листья очень похожи на яблоневые: может, раньше
какой-то чудак и привил яблоню к неприхотливому тополю?.. Когда же, точно
первый снег, летел тополиный пух, Иван каждый раз смеялся, видя кошек и
собак, у которых рыльца были в пуху...
Топь кончилась. Нефедов остановился. Неожиданно вне всякой связи он
подумал, что выход из болот немцы могли заминировать, - сказалось, видно, в
нем непрерывное чувство опасности, выработавшееся в сознании за этот
нелегкий год войны. Иван осторожно свернул влево, провалился по колено, еще
провалился, но в конце концов выбрался на сухое. Теперь до цели оставалось
километра три-четыре. Он подумал о том, что осторожность не помешает, когда
он подойдет к трубе-арке. Именно здесь, у семафора, сходятся к основной
магистрали все станционные подъездные пути, и у стрелок немцы могли
поставить часовых, особенно в ночное время.
Начало светать. Как и вчера, потянулся по-над землей остылый туман,
обтекая стволы деревьев, прячась в кустах. Вот уже пахнуло знакомым запахом
мазута, железом. Иван пошел медленнее, чувствуя справа притаившуюся Снежку.
Вот еще дохнул ветерок, встрепенув верхушки деревьев. Перед ним была дорога,
та самая, которая вела на мост и по которой он уходил в лес после расстрела
партизан. Иван осмотрелся. Туман уже отступил далеко, дорога была пустынна.
Он перешел ее. Дальше полоса кустарника, за ней железнодорожная насыпь.
Нефедов прошел кусты. Так и есть: правее от арки моста по шпалам