"Николай Семченко. ...что движет солнце и светила " - читать интересную книгу автора

оказалась она опытной и расчетливой. Даже пришлось писать за нее сочинения,
а на выпускном экзамене по русскому языку и литературе Игорь умудрился
подсунуть ей наскоро настроченную работу о Татьяне Лариной.
Вспомнив о ней, Игорь Николаевич досадливо поморщился. Год назад, в
июле, он вышел из пригородного поезда - обычный дачник: старенькие джинсы,
ветровка, рюкзак за плечами и ведро помидоров в руке. Пошел по перрону и
тут к нему кинулась хромоногая женщина неопределенных лет - немытая,
нечесаная, в драных рейтузах: "Господин хороший, не узнаешь свою Ленусю?"
На ее резкий визгливый голос оборачивались люди, а у Игоря Николаевича
вдруг ослабели ноги: это же Ленка! И до чего страшна, без слез не
взглянешь - натуральная бичиха!
- Что, не нравлюсь? А может, я из-за тебя такой стала? Ты-то
чистенький, рожа ухоженная, приличный господин, но мной-то пользовался,
помнишь: Леночка, солнышко, закинь ножки на плечи, подушечку подложи под
папочку, и рукой, рукой-то помогай...
Женщина ковыляла следом и бормотала, как заведенная, те давние слова -
его слова, фразы, и даже интонация похожа. Господи, неужели он говорил все
это вот ей, бичихе, потаскухе, готовой, наверное, сделать минет за любым
углом, лишь бы дали стопарик да чинарик "Беломора".
Прохожие оглядывались, две молодые девки откровенно захихикали вслед
странной паре, а тут еще Игорю Николаевичу показалось, что навстречу идет
знакомый - и он, поспешно, не оборачиваясь, сказал:
- Ты с кем-то меня спутала. Что, на выпивку не хватает? - и нервными
пальцами нащупал в кармане десятку (тогда это были еще деньги - можно было
купить бутылку вина!).- На, возьми червонец, больше нет! - и бросил купюру
за спину, прямо на асфальт. - Отстала бы, тетка, а?
И ускорил шаг. А бичиха, пораженная его финтом с десяткой, потопталась
над бумажкой, подняла-таки ее и крикнула вслед:
- Да че ты погнал-то? Я не всегда такая! И про Таньку Ларину помню,
вот слушай: "Я к вам пишу, чего же боле?...",- и захохотала, закашлялась. -
Тьфу, черт! Эй, Игорек, у любого в нашей общаге спроси и всякий скажет, что
Ленка хоть неделю и пьет, зато месяц пашет как папа Карло. Эй, куда ты?
Стой! Чтоб у тебя х... не стоял никогда, гад ползучий. Берегись, я слово
знаю! Эй, господин хороший!
Но он уже втиснулся в автобус, который, казалось, вот-вот лопнет от
набившихся в него людей. И кто-то держал над его головой букет бледных
гвоздик, и кто-то старательно прижимался к его спине, топтали ноги, давили
сумками и рюкзаками, и сам он вовсю шуровал локтями и тоже, не извиняясь,
пихался и на поворотах, в душе матюкаясь, утыкался в грандиозный бюст
рыжеволосой великанши.
Она, похоже, была не из наших, какая-то иностранка, которую черт занес
в этот долбаный автобус, чтобы знала, сучка, что такое российская экзотика.
Великанша строго глядела голубыми, немигающими глазами и скорбно их
закатывала, когда Игорь Николаевич снова клевал ее носом. От дамы несло
крепкой смесью дикого миндаля и лаванды - так остро и пронзительно, что
даже слезу вышибало и в горле першило.
Когда на очередной остановке стало чуть посвободнее, Игорь Николаевич
сумел протиснуться к окну и, вздохнув полной грудью, с торжеством посмотрел
на великаншу. Она с тоской взирала на очередного мужчину, которого толпа
снова прилепила к ней.