"Мария Семёнова. Волкодав: Истовик-камень" - читать интересную книгу автора

погодой и знал приметы, позволяющие судить, каковы окажутся ниспосланные Небом
лето и осень. Эти приметы описаны в книгах, и горе купцам, не читающим книг,
ибо те составлены мудрецами. Такими, например, как достославный Зелхат,
домашний лекарь и наставник саккаремского шада... Таркиму не нравилось слово
"шад", он, как и многие образованные саккаремцы, полагал его варварским
сокращением от "шулхада" - воистину державного, произнести-то приятно, титула
государя соседней страны. Видно, правы те, кто помнит, сколько раз Халисун
древности воевал - и порой завоёвывал! - ничем не знаменитых в ту пору соседей,
даря им на память слова для обозначения правителя, советника, военачальника...
И самые красивые родовые имена, такие, например, как у него, Ксоо Таркима.
Иные люди, не читавшие книг, ныне полагали, будто Саккарем ВСЕГДА был
могущественным и великим. Тарким слышал краем уха: не так давно эти невежды,
склонившие к себе ухо молодого шада, отправили в ссылку Зелхата Мельсинского.
Тот якобы оскорблял державность Саккарема, описывая его некогда униженное
положение и не усматривая в том ничего стыдного. Всякой стране, говорил Зелхат,
свойственно переживать эпохи величия и упадка. Ну и что с того, если несколько
столетий назад Халисун был воинственней и сильней? Где теперь былые завоеватели
и бывшие покорённые?.. И что станется с ними, если подождать ещё полтысячи
лет?..
"Надо будет, - подумал Тарким, - по возвращении домой раздобыть его
последнюю книгу. Конечно, через кого-нибудь, чтобы не обвинили в крамоле. Но
если он и об истории написал так же занятно, как о земном устроении, рискнуть,
право же, стоит..."
Ощутив, что под влиянием отдыха и вина мысли всё более устремляются прочь
от насущных забот завтрашнего дня к возвышенному и радующему пытливый ум,
молодой торговец улыбнулся и подозвал верного Белира:
- Принеси каррикану. Слуга исчез в сгустившейся темноте, чтобы вскоре
вернуться, бережно неся на ладонях истинное сокровище своего господина.
Каррикану отличала благородная красота формы, выработанной столетиями. Это
совсем особенная красота. Каждая крохотная деталь служит своему назначению, ни
одной невозможно убрать, чтобы не нарушить целостности, но и прибавить что-либо
решительно невозможно. Для подобного совершенства сущее надругательство даже
шёлковый бант, который в последнее лето так полюбили столичные щеголи, те, что
покупают себе дорогой инструмент, а сами толком в руках-то его держать не
умеют, уже не говоря об игре...
Каррикана, которую любовно устраивал на коленях Тарким, стоила, пожалуй,
побольше, чем весь нынешний его караван. Она была редкостным старинным
изделием, достойным искушённого ценителя. Дека со струнами была посажена на
точёный деревянный короб, округлый и гладкий, своими очертаниями неуловимо
напоминающий прекрасное женское тело. По одну его сторону блестел полировкой
длинный ряд клавиш. Стальные язычки нависали над струнами, готовые своими
поцелуями пробудить их к звучанию. Тарким держал каррикану, словно хрупкую
бабочку или птицу, готовую улететь. Потом закрыл глаза и опустил пальцы на
клавиши.
Каррикана от его прикосновения ожила и издала звук густого медового тона.
Тарким смаковал его, как смакуют изысканное вино. Первый звук ещё дрожал в
темноте, расходясь вместе со светом и дымом догорающего костра, когда вдогонку
ему полетели другие. Таркиму, наверное, всё же далеко было до придворных
музыкантов шулхада, ну так те с рассвета до заката не выпускают свои карриканы
из рук, совершенствуя тонкости мастерства. А ему, чтобы позволять себе вот