"Юлиан Семенов. Экспансия-II (роман) ("Позиция" #4, серия о Штирлице)" - читать интересную книгу автора

в нем сокрыта двигательная мощь прогресса... Но - при этом - обязательно
посмотри у Даля трактовку понятия "упрямство". Грань между тем, кто
спорит, желая понять сокровенную суть предмета, и самовлюбленным
Нарциссом, который всегда болезненно эгоистичен, весьма важна при
определении жизненной позиции...
"Сколько ж мне тогда было лет, - подумал Штирлиц, с какой-то
невыразимой грустью наблюдая за тем, как пригоршня земных звезд постепенно
превращалась в мерцающую пыль, а потом и вовсе потонула в чернильном мраке
ночи. - Пятнадцать? Или шестнадцать? Наверное, все-таки пятнадцать.
По-моему, этот разговор случился у нас после того, как отец вернулся из
Циммервальда; он тогда еще сказал про Муссолини, который представлял
социалистов Италии:. "Я боюсь людей с тяжелым подбородком и страстью к
литым формулировкам, особенно когда они заказывают шикарный обед в
закусочной".
Я никогда не называл папу словом "отец". Почему? Видимо, из-за того,
что оно какое-то жесткое. В нем сокрыта заданная подчиненность; некоторые
считают, что "папа римский" есть производное от "папы" людского,
привычного и близкого; какая ошибка! Чем больше в мире будет людей, чем
выше скорости аэропланов, дерзающих перелетать океан, тем важнее для
человечества научиться понимать друг друга. Нет ничего загадочнее языка;
все-таки ни в музыке, ни в живописи не сокрыто столько таинственных
значимостей, оттенков, отчаяний и надежд людских, как в языках...
...Разве еще вчера я мог надеяться, что буду лететь из столь любимой
Испании Лорки - и одинаково ненавистной Испании Франко - к свободе?
Сашенька и Санька, она и он, любимая и сын, господи, как это страшно -
увидеть женщину, с которой расстался двадцать четыре года назад! Ты ведь
кажешься себе таким же, как и прежде, мы не стареем в своей памяти, даже
когда смотримся в зеркало, выскабливая по утрам щеки и подбородок
синеватым лезвием опасной бритвы. Стареют лишь окружающие нас, такова уж
человеческая натура. Можно ли изменить ее в этом, отправном? Вряд ли.
Разве я мог надеяться еще два месяца назад, когда отдал полторы
песеты на Растро продавцу газет и журналов Пеле, получив взамен очередную
"Семану" с фотографией на обложке легендарного Манолете на мадридской
корриде и с сообщением на последней странице о том, что министр индустрии
и коммерции Испании сеньор Суансес будет приветствовать в аэропорту шефа
пилотов новой линии Мадрид - Буэнос-Айрес сеньора Ансальдо, провожая в
Аргентину заместителя министра иностранных дел сеньора Суньера и
генерального директора испанской аэронавтики полковника Банью в первый
межконтинентальный полет, что буду сидеть возле иллюминатора этого ДС-4,
четырехмоторного гиганта, в котором нет более привычной тебе холодной
ребристости металла "юнкерсов" и "дорнье", а вместо этого мягкая
матерчатая обивка, будто дом поднялся в небо? Никакого ощущения полета,
лишь нудный, словно бормашина, г у л двигателей позволяет тебе осмыслить
передвижение - полет, говоря точнее...
Я должен отдышаться, - сказал он себе и повторил: - Я должен
отдышаться, и, прежде чем я стану думать о будущем, надо вспомнить
прошлое. Без прошлого будущее невозможно, впрочем, возможно ли прошлое без
будущего? Ну, давай, - сказал он себе, - у тебя есть шестнадцать часов
форы, и, если все случившееся не есть игра, условия которой ты не понял,
надо поразмыслить над тем, что случилось, а после этого придумать, как ты