"Юлиан Семенов. Экспансия-III (роман) ("Позиция" #5, серия о Штирлице)" - читать интересную книгу автора

Манолетте захохотал, пообещал сходить за Гансом и посоветовал Отто
кончать игру в дурака, скоро начнется самый бизнес, а он намылился в
Байрес, какой толк от эскулапов, одни расходы...


...Ганс, видимо, несколько отогрелся, потому что нос его не был уже
таким синим; не глядя на Штирлица, он подошел к телефону и набрал номер:
- Ты просил меня позвонить, дядя Отто?
Видимо, то, что он услышал, заставило его крепко прижать трубку к уху
и повернуться к Штирлицу и Манолетте спиной; несколько раз он хотел
возразить, но, видимо, Отто Вальтер грубо его обрывал; наконец, положив
трубку на стойку, Ганс, не глядя на Штирлица, сказал:
- Он просит вас к аппарату.
Голос у Отто снова был умирающий, в чем только душа держится:
- Макс, сейчас он принесет вам извинение... Выпейте с ним за мой счет
и позвольте мне, наконец, заняться здоровьем, оно того заслуживает...
- Хорошо, х е ф е... Пусть извиняется при Манолетте, мы выпьем за ваш
счет и попробуем вместе поработать... Но вы же меня успели немножко
узнать: если ваш родственник позволит себе такой тон и впредь, то, не
обижайтесь, я уйду, оттого что помню древних: если говорят, что
благороднее родиться греком, чем итальянцем, так пусть добавят: почетнее
быть рабом, чем господином...
Манолетте прищелкнул пальцами:
- Красиво сказано, Максимо!
Как все испанцы, он превыше всего ценил изящество слова; дело есть
дело, суетная материя, тогда как фраза, произнесенная прилюдно, таящая в
себе знание и многомыслие, останется в памяти навечно.
Ганси шмыгнул острым носом (Штирлицу казалось, что на кончике должна
постоянно дрожать прозрачная капля; воробей, а фанаберится), откашлялся и
сказал на ужасающем испанском:
- Простите меня, сеньор Брунн, я был груб, но это из-за холода...
- Да, к нашим холодам не так легко привыкнуть, - сразу же откликнулся
Манолетте, достав из шкафа три высоких стакана. - Но с помощью дона
Максиме вы здесь быстро освоитесь... Что будете пить?
- Вообще-то я почти не пью, - ответил Ганс, подняв на Штирлица свои
маленькие пронзительно-черные глаза, словно бы моля о помощи. - У нас в
семье это почиталось грехом...
- Да? - Манолетте удивился. - Вы из семьи гитлеровцев?
Ганси даже оторопел:
- Мы все были против этого чудовища! Как можно?! Мой дедушка -
пастор, он ненавидел нацистов! И потом Гитлер не запрещал пить! Наоборот!
Просто он сам ничего не пил... Другое дело, он преследовал джазы, потому
что это американское, не позволял читать Франса и Золя - евреи. Толстого и
Горького - русские, но пить он не возбранял, это неправда...
- А как с прелюбодеянием? - поинтересовался Штирлиц.
- Если вы ариец, это не очень каралось... Другое дело, славянин или
еврей... Ну и, конечно, для СС это было закрыто, Гитлер требовал, чтобы
коричневые члены партии соблюдали нравственный облик и хранили верность
семейному очагу.
Не врет, отметил Штирлиц, а в глазах испуг, здорово, видимо, его