"Юлиан Семенов. Начало семьдесят третьего (Франция, Испания, Андорра)" - читать интересную книгу автора

честней.
- Верно.
Девушка вдруг рассмеялась. Она смеялась зло, и красивое лицо ее было
злым, и по глазам ее было видно, что она мне не верит. А мне неинтересно
разговаривать со злыми или трусливыми людьми, а еще пуще с теми, кто не
верит мне. Поэтому я повернулся на бок, уткнулся носом в старый,
полосатый, стертый плюш и сразу же задремал. Сколько я проспал, понять
было трудно, потому что проснулся я толчком - сразу; поезд резко тормозил,
приближаясь к тоннелю. Я проснулся и, не поворачивая еще головы,
почувствовал на затылке тяжелый взгляд и услышал всхлипывание. Я
обернулся. Рыжая девушка сидела, поджав под себя ноги, и плакала, и лицо
ее сейчас не было злым, а жалким, с распухшим носом, словно у обиженного
ребенка, и я понял, что она и вправду совсем еще ребенок, и поэтому я
спросил ее:
- Что случилось?
- Ничего не случилось. Просто я еще не научилась ненавидеть. Меня
научили всему:
и как любить, не любя, и как не верить, веруя, и как курить марихуану,
и как брать деньги, - только вот меня никто не научил, как надо всех вас
ненавидеть. Я чувствую, как я ненавижу, но я не знаю, как это сделать,
чтоб вы поняли мою ненависть! Я все ждала, когда же вы захрапите, как мой
отчим после того, как он кончал любить маму, когда же вы захрапите.
...Встречаясь с хиппи, я убедился, что, помимо своих главных доктрин -
неприятие буржуазной, фарисейской морали и наивного, но чистого призыва:
"Люби, а не воюй!" - они исповедуют так же некий "возрастной расизм". Если
тебе за тридцать, то, следовательно, ты обязательно ретроград, буржуа и
представитель "проклятого истеблишмента". Я мог понять этих ребят, ибо нет
ничего страшнее буржуа, весь "мир" которых сводится к тому, чтобы верно
подобрать цвет книг к тону обоев.
Людям моего поколения, знавшим окопы Сталинграда и Братскую ГЭС, дух
буржуа ненавистен ничуть не меньше, чем хиппи. Но хиппи бегут от проблем в
самих себя, в марихуану, в Непал или на Курасао; люди моего поколения
считают, что проблему надо решать классово, иначе будет дезертирство, за
которое и в дни мира надо карать, как в годину войны.
А как карать ее, эту маленькую, рыжеволосую, с глазами, полными слез? В
чем ее вина? И вправе ли мы винить детей, не выверив поначалу самих себя -
своим внутренним трибуналом отцовства?
- Хочешь бутерброд? - спросил я.
- Конечно, хочу.
Она стала жевать бутерброд с сыром, - по-прежнему шмыгая носом.
- Воды у вас нет? - спросила она.
- Воды нет. У меня есть на донышке кальвадос.
- Я и без кальвадоса могу раздеться, если только вы рискнете, -
двери-то в этих купе не запираются.
- Ты похожа знаешь на кого?
- На кого? - спросила она, отхлебнув кальвадоса.
- Ты похожа на боксера в весе пера, который прет на Джо Луиса.
Девушка вдруг улыбнулась:
- Сразу видно, что вы старый. Мы знаем Мохамеда Али, а вы - Джо Луиса.
У вас больше нет бутербродов?