"Юлиан Семенов. Начало семьдесят третьего (Франция, Испания, Андорра)" - читать интересную книгу автора

увидел испуг, и я понял, что, видимо, не уследил за лицом, а мы ведь
надменно думаем, что дети ничего не понимают, тогда как они многое
понимают лучше нас...
- У вас есть дети? - спросила она.
- Да.
- Слава богу, хоть сейчас не врете...
...Она легла ко мне на колени, и я начал гладить ее по щеке, как свою
Дунечку, и она уснула, - наверное, прошлую ночь не спала, мерзла на
какой-нибудь станции.
В Тулузе я сошел с поезда, потому что дальше путь мой лежал в Марсель,
и я стоял на перроне, пока состав не ушел, и я долго смотрел на два злых
красных фонаря на хвостовом вагоне и думал о том, что лишь зло может
породить зло, и еще я думал о том, что если дети когда-нибудь проклянут
отцов, то далеко не всех детей надо обвинять в "черной неблагодарности".
Музыка началась откуда-то издалека, как только я вышел из метрополитена
на станции "Отель де Виль" и пошел через мост к Монпарнасу, и она была
парижской:
аккордеон и гитара. Она была окрест: и в тяжелой воде Сены, и в синей
дымке, которая поднималась над холмом Святой Женевьевы, и в чугунной
решетке моста Де ля Турнель, и в горьком запахе каштанов, поджаренных на
чугунной жаровне мадам Карнэ, которая обычно торгует на пересечении Рю
Сент-Андрэ д'арт и Рю Аугустин, но по случаю воскресенья - возле Птичьего
рынка, который слышишь издали, и останавливаешься, и закрываешь глаза, и
переносишься в детство, когда мечталось о птицах в больших, просторных
клетках, а песенка становилась такой одинокой, принадлежащей тебе, и тому,
что было с тобой, и тому, что никогда с тобой не случится, что лучше уж
поскорее перейти реку и быстро подняться по улице кардинала Лемуана,
пересечь площадь Монк, подняться еще выше по "кардиналу" и остановиться
возле дома 74, возле единственного подъезда, и постоять здесь, и
оглядеться, и увидеть тот самый дансинг, куда Старик приходил танцевать с
Хэдли, и войти в старый подъезд, и объяснить консьержке, которая
отталкивает толстой коленкой яростно лающую собачонку, что я ищу ту
квартиру, где жил Хемингуэй, "да, да, американец", "Газетчик?" - "В
общем-то и газетчик", - "Тот, который много пил?" - "Пожалуй что, больше
всего он писал, и дрался с фашизмом, и очень любил Париж".
- Месье Хемингуэй жил на третьем этаже. Там сейчас живут месье и мадам
Хабибу.
Лестница была скрипучей, узенькой и крутой. Так же, как и пятьдесят лет
назад, клозет общий для трех квартир, выходящих на маленькую площадку, был
холодным, с двумя цементными возвышениями, и холодный ветер продувал его
насквозь, потому что одна из квартир была открыта и трое рабочих красили
пол в странной, пятиугольной, вытянутой комнате и переклеивали обои,
напевая мою песенку.
- Хемингуэй жил именно в этой комнате, - сказала мадам, хозяйка
комнаты, - и я купила ее потому, что Хемингуэй здесь жил.
- Ничего подобного, - открыв дверь, сказал сосед. - Американец жил в
комнате, которую занимаем мы.
Я попросил разрешения войти в комнату. Окно выходило на узкую и темную
Рю Ролли.
- Вы все неправы, - сказал мужчина, спускавшийся по лестнице, -