"Ю.Семенов. Гибель Столыпина (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

Аксакова и Хомякова, тем больше проникался убежденностью, что группа эта
не так проста, как кажется, и что в ней заложены грозные зерна бунта, но
бунта особого, не классового, но национального.
Действительно, если к этому течению философской мысли относиться со
знанием дела, будучи ознакомленным с основными направлениями общественной
мысли девятнадцатого века не только в России, но и во всем мире, то
картина открывалась в высшей мере серьезная - угрожающая, как считал
Курлов.
Поскольку в конце семнадцатого века наука в Западной Европе достигла
вершин, ранее неведомых, поскольку именно там родилась идея машинной
техники, которая, реализовав себя, дала право монархам лучше вооружать
свои армии, скорее их перебрасывать с места на место, добротнее их
одевать, перед Петром самой историей был поставлен вопрос: либо жить в
ладу с наукой, то есть прогрессом, либо погибнуть, ибо вооруженным армиям
нельзя противостоять одной лишь мускульной силой.
Вводя, таким образом, науку в России, перенимая технические знания
Запада, Петр прежде всего думал о целостности своей державы, о
незыблемости ее границ и в конечном счете о сохранении истинной, а не
декоративной с а м о с т и своего народа.
Это не могло не войти в противоречие с вековыми привычками помещиков,
жизнь которых была воистину прекрасной, поэтической, неторопливой, полной
мечтаний, сказок и песен. Поскольку прогресс - это движение, поскольку
новые корабли, построенные на верфях Роттердама и Лондона, развивали
скорости, по тем временам немыслимые; поскольку артиллерии были приданы
новые лафеты, что увеличило маневренность, то есть экономило время;
поскольку на Западе ввели новую форму, не стеснявшую движения солдат, что
также содействовало рождению нового к а ч е с т в а скорости, приходилось
ждать постепенного (но, увы, совершенно необходимого) изменения самого
темпа жизни и мышления; должна была произойти определенная корректива
нервной системы человека, его психики.
Для того чтобы не уступить в соревновании скоростей, государство должно
было стать системою к р е п о с т е й, мощь и надежность которых
гарантировали крепостные люди. И те крестьяне, которые ранее жили вольно
(а оттого счастливо), указами российских государей были приписаны
дворянам, сделались к р е п о с т н ы м и, лишенными возможности уйти,
переселиться, отъехать в гости, найти невесту где-либо, кроме как в своей
крепости, да и то с разрешения дворянина-крепостника: хочу - дам, а могу и
не дать, все в моей воле, ты мне приписан, ты - мое!
В образе Петра виделся антихрист, поднявший руку на привычное,
материнское и отцовское, то есть святое. Нет пророка в отечестве своем,
воистину; от ненависти к Петру перебросилась неведомая ранее ненависть к
Европе, которая-де, в противовес России, бездуховна и материалистична.
Однако же один из светлых умов славянофильской идеи Хомяков первым
вздрогнул, заметив, что "народ порабощенный впитывает в себя много злых
начал, душа падает под тяжестью оков, связывающих тело, и не может уже
развивать мысли истинно человеческие". Отсюда был один шаг до нападок на
бюрократию, чиновничество, на все и всякие канцелярии с их вездесущими
ревизорами; так оно и случилось: именно славянофилы резко и
аргументированно обрушивались в повременной печати первой половины
прошлого века на администрацию. Мало кто углядел в этих нападках истинное