"Ю.Семенов. Гибель Столыпина (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

делается, он страсть как охоч до того, чтоб приручить, очень ему нравится
властвовать...
Кулябко отчего-то вспомнил первый приход Богрова: тоже, вроде этого
жеребенка, молод, пуглив, но - себе на уме, все с ладони слизнет, только
переторопить нельзя.
Представился он тогда Дмитрием, даже "Димитрий" сказал, по-старорусски,
а сам-то Мордка, Кулябко его дело пролистал, как только он позвонил и
попросил о встрече.
Анархист-коммунист, погань-барченыш; отец тысячи проигрывал в
дворянском собрании губернатору, только б тот помогал ему в процессах, где
он правозаступничал; защищал денежных тузов; особенно поляков и украинцев
любил опекать; в поместье под Кременчугом в вышитой косоворотке ездил, от
картавости у доктора Шазенье в Ницце лечился, камнями зубы крошил, только
б изначалие свое до конца сокрыть.
"А работал он классно, - продолжая думать о Богрове, вспоминал Кулябко.
- Артистично подводил дружков своих под каторгу, я на нем в восьмом году
крест заработал, когда взял "Южную" и "Интернациональную" группы
анархистов-коммунистов. Богров тогда сам весь план ликвидации разработал,
во все мелочи вник, такого б адъютантом держать, а не секретным
сотрудником, спать можно спокойно, знай крути дырочки в кителе да на
погоне".
Действительно, Богров работал классно, считался одним из лучших
провокаторов; за деньги не торговался, довольствовался всего ста
пятьюдесятью рублями в месяц; с теми пятьюдесятью, что давал на карманные
расходы отец, вполне хватало; пить - не пил, девицы отдавались без денег,
красавчик, масть каурая, как у этого жеребеночка, весельчак, парень добрый
и в обществе весьма обходителен.
Кулябко помнил, как однажды Богров срочно попросил свидание, и они
уговорились встретиться на конспиративной квартире; он пришел
разгоряченный, глаза блестели, лицо одухотворенное, светлое.
- Николай Николаич, - жарко заговорил он, - помните Фриду Лурье, из
группы боевиков-анархистов?
Кулябко взял себе за правило никогда и никому не признаваться в
незнании; можно отделаться мимикой, местоимениями, многозначительным
молчанием, но ни в коем случае, ни перед кем нельзя выказывать с л а б и н
у.
Поэтому многозначительно подвигал бровями, покачал головою, спросил:
- Как она ныне?
- Вернулась из Парижа под фамилией Савенко! И живет у Наташи Урбанюк. А
за ней еще семь лет каторги осталось!
И тут Кулябко вспомнил: Лурье была связана с главой эсеровской боевки
Рыссом; особо опасная преступница; в розыске; именно ею в прошлом году
интересовался департамент в специальном циркуляре, ай да Богров!
Однако он сыграл ленивое всезнание, хмыкнул даже:
- Ее наши третий день кряду п а с у т, Дмитрий Григорьевич...
Богров откинулся, словно от удара, медленно уперся в лицо Кулябко
своими круглыми, с поволокою, глазами и ответил по слогам:
- Ее только вчера вечером Урбанюк встретила на вокзале... Впрочем, если
она вас не интересует, то и бог с нею, тем более что она сегодня
переезжает на другую явку.