"Виталий Семин. Хозяин (Рассказ)" - читать интересную книгу авторамагазины были, мне тяжело платить за квартиру десять рублей. Сколько же
можно? Пенсия у меня шестнадцать. Вот теперь немного добавят. Старик чаще сюда ходит в последнее время. Отмечается. Хочет получить за свой домик квартиру в городе, как и все, чьи дома сносят. А кто-то уже сказал прорабу, что он здесь не живет, что он переселился в город и что вообще ему пора в дом престарелых или на кладбище, а квартиру пусть отдадут тем, кто помоложе. - Но это же все так, разговоры. А закон один. Дом этот мой. Я его купил за девять тысяч. Есть свидетели, документы, акт. Потом у меня домовая книга. Я в ней прописан. А домовая книга - это закон. Я пошел к прорабу, который будет здесь строить - он сейчас в городе работает, - и говорю: "Когда вы будете ломать?" А он мне отвечает: "Вы у меня спрашиваете? Может быть, вы мне скажете?" Отобрал у меня домовую книгу. "А то, говорит, к вам заходили, а вас нет дома. А где вас искать?" Расписку мне оставил. В случае чего я всегда могу предъявить расписку - вот здесь моя домовая книга. Участковый мне говорит: "Ты обязан жить там, где прописан". А если мне пройти сюда, как десять вагонов с углем разгрузить? Неживой идешь. Смотришь только, где бы скорее сесть отдохнуть. Ведь это же восьмой десяток. Лицо его почти не меняется во время разговора. У него мало сил, и он уже не тратит их на мимику. Не хмурит брови, не морщится, не улыбается - ровное выражение лица. А вообще он волнуется. Боится, что квартиру ему не дадут. Просто приедут, сломают бульдозером дом, за который он когда-то заплатил девять тысяч старыми, - и все. Вот он и говорит, что домовая книга - это закон. Говорит, что вот на краю улицы поселились милиционеры с семьями, два года всего живут, а квартиры тоже хотят получить. А он здесь дадут, а о нем уже говорят, что квартира ему не нужна, что он хочет ею спекулировать. - Попробуй поспекулируй, - говорит он все так же ровно, - мне на работу отсюда далеко. Над домиком то и дело низко проходят самолеты - идут на посадку на городской аэродром. Отсюда, с улицы, они прекрасно видны: АНы, ИЛы, ТУ. Здесь они проходят уже с выпущенными шасси, наклонив нос в сторону аэропорта. И я прекрасно вижу и шасси, и закрылки, и дым от турбин, и слышу, как меняется, как переходит из фазы в фазу рев самолетных моторов. А с правого берега доносится не заглушённый ничем мощный голос портового диспетчерского динамика: ""Эрбете девять", включите рацию! "Эрбете девять", включите рацию!" Мужской голос вызывает буксиры со спокойной угрозой, а женский - с визгливой интонацией. - А где вы работаете? - спрашиваю я старика с удивлением и еще раз окидываю взглядом его серенький чистенький пиджак, наглаженные, но будто пустые изнутри брюки, его фуражку-сталинку цвета хаки. Фуражка новенькая, недавно купленная, а пиджак и брюки не новые и не старые, из очень дешевой материи, с каким-то сиротским форменным рисунком на ткани: на сером фоне продольные черные полосы. - В бане я работаю, - говорит старик, - банщиком. Это меня сильно удивляет. Не знаю почему. Банщики - это люди, которые выныривают откуда-то из серого банного дыма, когда вы кричите: "Банщик, двадцать второй!" И, открыв ваш ящик, опять исчезают в сером парном дыму. Потом вы уходите, баня остается на месте, а банщик исчезает. |
|
|