"Виталий Семин. Эй! (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Поток ли времени оставил следы, или память светила, но что-то я
угадывал в ленивых теперь уже движениях портальных кранов, в песке на
железнодорожном переезде, в пожилом вахтере, дежурившем у входа в грузовой
порт. Слоняясь в ожидании корабля, мы несколько раз проходили мимо, и он
только однажды спросил, кто мы такие.
Мы сами чувствовали свою приметность. Заросшие (только Иван Васильевич
сразу отправился в парикмахерскую), с загаром, который бывает лишь при
круглосуточном пребывании под открытым небом, в мятых, выцветших спортивных
костюмах мы, в довершение всего, были и не молодыми людьми.
Плотная женщина с манерами местной матери-командирши голосом, который
она и не думала приглушать, сказала двум своим спутникам - майору и
подполковнику:
- Не наши люди.
В диспетчерской мы быстро всем намозолили глаза. Наш загар, должно
быть, раздражал представлением о праздности. Даже молодой диспетчер
Александров, который советовал нам плыть к Пятиизбянкам, отворачивался
теперь, когда мы входили. Желая нам помочь, он как-то сказал старшему
диспетчеру:
- Вот тут преподаватели ростовского института...
Но старший диспетчер, никого не выделяя, взглянул поверх набившихся в
комнату речников:
- Выйдите, не занимайте дорогу.
Капитану теплохода, разговаривавшему по служебному телефону, он сказал:
- А вы давайте закругляйтесь с разговорами по телефону.
- Я с Ростовом говорю.
- Так что же что с Ростовом.
И мы вместе со всеми пошли из диспетчерской.
На лестнице-трапе Шорников пропустил нас:
- Я долго здесь не буду сидеть. Дома у меня... дела. Четверым тут
делать нечего. Грузовым кораблем шлюпку может отправить и один человек.
- Так почему этот один - не ты? - спросил Володя?
Шорников не ответил. Словно уже отделившись от нас, он спустился в
трюм.
На площади перед дебаркадером в ожидании катера или парохода на длинных
скамейках сидели пассажиры. Мы тоже присели. Старик в стертой до потери
цвета казачьей фуражке разговаривал с внуком. Вернее, слушал его. Но внуке
была новенькая суконная форма какого-то технического училища. Дед равнодушно
смотрел в сторону и не взглянул вслед, когда внук ушел. Из кармана лампасных
брюк он достал складной нож, из хозяйственной сумки - пряник; сточенным,
словно обсосанным лезвием отрезал от пряника кусок и положил его в рот. Все
так же равнодушно глядя в сторону, спросил у соседа, читавшего газету:
- Ну, что там пишут? Хорошо наши своих бью? Как в гражданскую войну?
И сразу странное оцепенение овладело всеми. Сосед, собиравшийся было
ответить, закрылся газетой. Кто-то, выждав минуту, поднялся со скамейки, а
дед - сухой, узкоплечий, со светлыми, давно слинявшими свою голубизну
глазками продолжал спокойно:
- В четырнадцатом взяли австрийский город, вошли в первые улицы, а они
стрелять из окон. Есаул вывел нас из города, развернул батарею. Говорит:
"ребята, это все евреи". И по городу из пушек.
Он отрезал ещё кусок пряника, а человек, читавший газету, пересел на