"Виталий Семин. Плотина" - читать интересную книгу автора В комнате начальника штаба пахло духами, пудрой. Широкая двуспальная
кровать была покрыта крахмально-белой накидкой - начальник штаба недавно женился на той самой писарше, которая приходила за мной в лагерь. Столик, за которым мы с отцом присели, тоже был крахмальным и кружевным, уставленным флаконами и баночками. На минуту в комнате появилась сама писарша, улыбнулась мне успокаивающе, поощрительно. - Разговаривайте, разговаривайте, - сказала она. - Я только взять одеяло. А вы спите на этой кровати. - Потом спросила меня вполголоса: - Отец плохо слышит? - Он контужен, - гордо сказал я. - А я сразу поняла, что ты его сын. Ты спрашиваешь, не ошиблась ли я, а я вижу, что не ошиблась. И волосы те же, и лоб. И еще она сказала: - Правда, это как в сказке - отец в Германии нашел сына? Все просто потрясены. Отец не вслушивался в то, о чем мы говорили. Он был контужен давно, еще на первой мировой, и привык к тому, что вполголоса люди при нем говорят о своем. Когда мы остались одни, я попытался рассказать отцу о том, что было со мной в Германии, но, как ни силился, что-то главное никак не мог передать ему. Больше всего мне хотелось, чтобы отец почувствовал, каким бывалым, все видевшим и все испытавщим мужчиной я стал. Я показывал ему шрам во всю тыльную сторону левой кисти - сам выжигал кислотой, чтобы не работать. Говорил: перерыва. В Лангенберге на вальцепрокатном была норма - сто сорок листов в смену. Каждый лист - килограммов двадцать, его надо поднять на грудь пятнадцать раз да каждый раз пронести шагов по десять. Вот и помножь! Тут с отцом сделалась судорожная икота. Когда он немного успокоился, я показал ему свою правую руку: до сих пор, когда умываюсь, проливаю воду из пригоршни - мастер железной палкой перебил мне предплечье, а кость неправильно срослась. Я не жалел отца. Я собирался просить у него папирос и заранее старался, чтобы он дал побольше - многих нужно было угостить у себя, в бараке. Даже мстительное чувство у меня стало разгораться, когда отец сказал, что еды у него с собой нет. Консервы из своего сухого пайка он оставил в номере гостиницы. Эти забытые в гостинице консервы портили мне радость свидания. У отца есть консервы, и он не догадался, как они мне нужны! Придется соврать в бараке, что отец кормил меня тушенкой. Дал целую банку - ешь! И вообще мне казалось, что отец чего-то не понимает. Вот и без погон сюда приехал! Хоть из-за своего слуха он и не был боевым офицером на этой войне, хоть и служил начфином в своей части и еще до победы демобилизовался и перешел на положение вольнонаемного, а мог бы приехать в погонах. Искал меня отец трудно. Открытку, которую я послал домой, мать переслала ему в часть под Кенигсберг. В открытке я почему-то не назвал городок, где работал, сообщил только, что нахожусь под Берлином. - Может, цензура вычеркнула? - спросил я. Отец показал мне открытку - цензура ничего не вычеркивала. Я сам |
|
|