"Луций Анней Сенека. Письма" - читать интересную книгу автора

прочь от твоей природы, - ты рожден для того, о чем я толкую. Но тем более
должен ты умножать и украшать данное тебе благо.
(16) Кончаю это письмо, только припечатаю его своей печатью, то есть
поручу ему передать тебе какое-нибудь прекрасное изречение. "Беда глупости
еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала". Вдумайся сам,
Луцилий, лучший из людей, в смысл изречения - и ты поймешь, до чего противно
легкомыслие тех, кто ежедневно закладывает основания новой жизни, кто перед
кончиной начинает надеяться заново. (17) Огляди всех поодиночке - и сразу
попадутся тебе на глаза старики, что с особым усердием готовятся занимать
должности, путешествовать, торговать. Что гнуснее старика, начинающего жизнь
сначала? Я не прибавил бы имени того, кем эти слова сказаны, если бы они не
были так мало известны и принадлежали бы к тем расхожим изречениям Эпикура,
которые я позволил себе и хвалить, и присваивать. Будь здоров.
Письмо XIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я согласен, что нам от природы свойственна любовь к собственному
телу, что мы должны беречь его, не отрицаю, что можно его и холить, но
отрицаю, что нужно рабски ему служить. Слишком многое порабощает раба
собственного тела - того, кто слишком за него боится и все мерит его меркой.
(2) Мы должны вести себя не так, словно обязаны жить ради своего тела, а
так, словно не можем жить без него. Чрезмерная любовь к нему тревожит нас
страхами, обременяет заботами, обрекает на позор. Кому слишком дорого тело,
тому честность недорога. Нет запрета усердно о нем заботиться, но когда
потребует разум, достоинство, верность, - надо ввергнуть его в огонь.
(3) И все же, насколько возможно, будем избегать не только опасностей,
но и неудобств и скроемся под надежной защитой, исподволь обдумав, как можно
прогнать то, что внушает страх. Таких вещей три, если я не ошибаюсь: мы
боимся бедности, боимся болезней, боимся насилия тех, кто могущественней
нас. (4) В наибольший трепет приводит нас то, чем грозит чужое могущество:
ведь такая беда приходит с великим шумом и смятением. Названные мною
естественные невзгоды - бедность и болезни - подкрадываются втихомолку, не
внушая ужаса ни слуху, ни зрению, зато у третьей беды пышная свита: она
приходит с мечами и факелами, с цепями и зверьми, натравив их стаю на нашу
плоть. (5) Вспомни тут же и о темницах, и о крестах, и о дыбе, и о крюке, и
о том, как выходит через рот насквозь пропоровший человека кол, как
разрывают тело мчащиеся в разные стороны колесницы, как напитывают горючей
смолой тунику из горючей ткани, - словом, обо всем, что выдумала жестокость.
(6) Так нечего и удивляться, если сильнее всего ужас перед бедствием, столь
многоликим и так страшно оснащенным. Как палач, чем больше он выложит
орудий, тем большего достигнет, ибо один их вид побеждает даже способного
вытерпеть пытку, - так нашу душу легче всего подчиняет и усмиряет та угроза,
которой есть что показать. Ведь и остальные напасти не менее тяжелы - я имею
в виду голод и жажду, и нагноения в груди, и лихорадку, иссушающую
внутренности, - но они скрыты, им нечем грозить издали, нечего выставлять
напоказ. А тут, как в большой войне, побеждает внушительность вида и
снаряжения.
(7) Постараемся поэтому никого больно не задевать. Иногда нам следует
бояться народа, иногда, если порядки в государстве таковы, что большинство
дел проводится через сенат, тех сенаторов, что в милости, иногда же - тех
людей, кому на погибель народу отдана власть над народом. Сделать всех этих