"Луций Анней Сенека. Письма" - читать интересную книгу автора

или на чужбине - ты найдешь души, великие или благодаря природной силе, или
благодаря совершенствованию. Если ты будешь осужден, разве ждет тебя
что-нибудь тяжелее изгнания или тюрьмы? Есть ли что-нибудь страшнее, чем
пытка огнем, чем гибель? Возьми любое из этих зол и назови тех, кто их
презрел: тебе придется не искать имена, а выбирать. (4) Рутилий 1 перенес
свое осуждение так, будто тяжелее всего была ему несправедливость судей.
Метелл2 переносил изгнание мужественно, а Рутилий даже с охотой. Первый
подарил свой возврат республике, второй отказал в нем Сулле, которому тогда
ни в чем не отказывали. Сократ беседовал и в темнице, а когда ему обещали
устроить побег3, он не захотел уходить и остался, чтобы избавить людей от
страха перед двумя тяжелейшими вещами - смертью и темницей. (5) Муций4
положил руку на огонь. Ужасна мука, когда тебя жгут, но еще ужаснее она,
когда ты сам себя жжешь. Ты видишь, как человек неначитанный, не вооруженный
для борьбы со смертью и болью никакими наставлениями, но укрепляемый лишь
воинской стойкостью, сам себя казнит за неудачу! Он стоит и смотрит, как с
его руки на вражескую жаровню падают капли, и не убирает ее, сгоревшую до
костей, покуда враг не уносит огонь. Он мог бы действовать в чужом стане с
большей удачей, но с большим мужеством не мог. Взгляни, ведь доблесть
горячее стремится принять удар на себя, чем жестокость - нанести его, и
Порсенна скорее простил Муцию намерение убить его, чем Муций простил себя за
то, что не убил. - (6) "Эти истории, - скажешь ты, - петы-перепеты во всех
школах! Когда дело дойдет до презрения к смерти, ты начнешь рассказывать мне
про Катона". - А почему бы мне и не рассказать, как он в ту последнюю ночь
читал Платона, положив в изголовье меч? О двух орудиях позаботился он в
крайней беде: об одном - чтобы умереть с охотой, о другом - чтобы умереть в
любой миг. Устроив дела, он решил действовать так, чтобы никому не удалось
ни убить Катона, ни спасти. (7) И, обнажив меч, который до того дня хранил
не запятнанным кровью, он сказал: "Ты ничего не добилась, фортуна,
воспрепятствовав всем моим начинаньям! Не за свою свободу я сражался, а за
свободу родины, не ради того был так упорен, чтобы жить свободным, но ради
того, чтобы жить среди свободных. А теперь, коль скоро так плачевны дела
человеческого рода, Катону пора уходить в безопасное место". (8) И он нанес
себе смертельную рану. А когда врачи перевязали ее, он, почти лишившись
крови, лишившись сил, но сохранив все мужество, в гневе не только на Цезаря,
но и на себя, вскрыл себе рану голыми руками и даже не испустил, а силой
исторг из груди свою благородную душу, презиравшую любую власть. (9) Я
подбираю эти примеры не для упражнения ума, а чтобы ободрить тебя и укрепить
против того, что кажется всего страшнее. Еще легче удастся мне это, если я
покажу тебе, что не только мужественные презирали этот миг расставания с
душой, но и люди обычно малодушные тут не уступали самым отважным. Так,
Сципион5, тесть Гнея Помпея, отнесенный противным ветром к берегам Африки,
увидав, что его корабль захвачен врагами, пронзил себя мечом, а на вопрос,
где начальник, ответил: "С начальником все хорошо!" (10) Эти слова сравняли
его с предками и не дали прекратиться славе, которая суждена была Сципионам
в Африке 6. Немалый подвиг - победить Карфаген, но еще больший - победить
смерть. "С начальником все хорошо!" Разве не так должен был умереть
полководец, да еще под началом которого был Катон? (11) Я не призываю тебя
углубиться в прошлое, не собираю по всем векам людей, презревших смерть,
хоть их и множество. Оглянись на наше время, которое мы порицаем за
изнеженность1 и слабость: оно покажет тебе людей всех сословий, всех