"Луций Анней Сенека. Письма" - читать интересную книгу автора

добровольно уединившимся, безмятежным, независимым и живущим для себя, между
тем как все эти блага никому, кроме мудреца, не доступны. (5) Этот, живущий
в тревоге, неужто умеет жить для себя? И, самое главное, умеет ли он вообще
жить? Кто бежит от дел и людей, неудачливый в своих желаниях и этим
изгнанный прочь, кто не может видеть других более удачливыми, кто прячется
из трусости, словно робкое и ленивое животное, тот живет не ради себя, а -
куда позорнее! - ради чрева, сна и похоти. Кто живет ни для кого, тот не
живет и ради себя. Но постоянство и упорство в своем намерении - вещи такие
замечательные, что и упорная лень внушает уважение. (6) О самой усадьбе не
могу ничего написать тебе наверняка: я знаю только ее лицевую сторону и то,
что видно проходящим мимо. Там есть две пещеры, просторнее любого атрия,
вырытые вручную ценой огромных трудов; в одну солнце не заглядывает, в
другой оно до самого заката. Платановую рощу делит на манер Еврипа4 ручей,
впадающий и в море, и в Ахерусийское озеро. Рыбы, что кормится в ручье,
хватало бы вдосталь и для ежедневного лова, однако ее не трогают, если можно
выйти в море; когда же буря дает рыбакам отпуск, то нужно только протянуть
руку за готовым. (7) Самое большое преимущество усадьбы в том, что от Бай
она отделена стеной и, наслаждаясь всем, что есть там хорошего, не знает
тамошних неудобств. Эти лучшие ее свойства я знаю сам и полагаю, что она
годится на все времена года. Ведь ее овевает Фавоний 5, который она даже
отнимает у Бай, принимая его на себя. Видно, Ватия был неглуп, если выбрал
это место, чтобы жить в безделье и старческой лени. (8) Но место не так уже
способствует спокойствию; наша душа делает для себя каждую вещь такой или
иной. Я видел опечаленными обитателей веселых и приятных усадеб, видел
живущих в уединении, которые не отличались от самых занятых. Поэтому не
думай, будто тебе живется не очень уютно оттого, что ты далеко от Кампании.
Да и далеко ли? Достигни этих мест мыслями! (9) Можно общаться и с
отсутствующими друзьями так часто и так долго, как тебе самому угодно. В
разлуке мы еще больше наслаждаемся этим общением, прекрасней которого нет
ничего. Жизнь рядом делает нас избалованными, и хотя мы порой вместе сидим,
вместе гуляем и беседуем, но, разойдясь порознь, перестаем думать о тех, с
кем только что виделись. (10) Потому и должны мы переносить разлуку
спокойно, что каждый подолгу разлучен даже с теми, кто близко. Во-первых,
считай ночи, проведенные врозь, затем - дела, у каждого свои, потом
уединенные занятия, отлучки в загородные, - и ты увидишь, что пребывание на
чужбине отнимает у нас не так много. (11) Друг должен быть у нас в душе, а
душа всегда с нами: она может хоть каждый день видеть, кого захочет. Так что
занимайся со мною, обедай со мною, гуляй со мною. Мы жили бы очень тесно,
если бы хоть что-нибудь было недоступно нашим мыслям. Я вижу тебя, Луцилий,
я даже слышу тебя, я так близко к тебе, что сомневаюсь, не слать ли тебе
вместо писем записки. Будь здоров.

Письмо LVI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Пусть я погибну, если погруженному в ученые занятия на самом деле
так уж необходима тишина! Сейчас вокруг меня со всех сторон - многоголосый
крик: ведь я живу над самой баней. Вот и вообрази себе все разнообразие
звуков, из-за которых можно возненавидеть собственные уши. Когда силачи
упражняются, выбрасывая вверх отягощенные свинцом руки, когда они трудятся
или делают вид, будто трудятся, я слышу их стоны; когда они задержат