"Луций Анней Сенека. Письма" - читать интересную книгу автора

могу быть сразу и при будущем благе, и при нынешнем зле. Они вместе не
сходятся, и не бывает у одного человека и блага, и зла. (30) Оставим
затейливые пустяки и поспешим к тому, что подаст нам помощь. Никто, торопясь
позвать повитуху к рожающей дочери, не станет читать распоряженье об играх и
их распорядок; никто, когда бежит на пожар собственного дома, не станет
смотреть на игральную доску, чтобы узнать, как освободится взятый в плен
камешек3. (31) А тебе, клянусь, со всех сторон приходят вести и о горящем
доме, и о детях в опасности, и о родине в осаде, и о расхищаемом добре;
прибавь еще землетрясения, кораблекрушенья и все, что только может нас
пугать. И посреди всего этого у тебя хватает времени заниматься вещами,
годными только для удовольствия души? Ты исследуешь, что такое мудрость и
что такое быть мудрым? Тяжелая скала висит у тебя над головой, а ты вяжешь и
распутываешь узлы? (32) Не так щедро и милостиво отпустила нам время
природа, чтобы мы могли тратить его впустую! Взгляни, как много теряют даже
самые усердные: часть его отнимает собственное нездоровье и нездоровье
близких, часть - неизбежные дела и дела государственные; часть жизни уделяем
мы сну. Что пользы тратить понапрасну большую долю этого времени, такого
короткого, и быстротечного, и уносящего нас? (33) Не забудь еще, что душа
легче привыкает забавлять себя, нежели лечить, и превращает в забаву
философию - свое лекарство. Я не знаю, в чем разница между мудростью и "быть
мудрым", знаю, что для меня неважно, знаю я это или нет. Скажи мне, разве я
стану мудрым от того, что усвою эту разницу? Почему ты стараешься занять
меня словами о мудрости и не допускаешь до мудрых дел? Сделай меня храбрее,
сделай увереннее, сделай равным фортуне, сделай выше нее! В моих силах стать
выше, если к этому будет устремлено все, чему я учусь. Будь здоров.

Письмо CXVIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты требуешь, чтобы я писал чаще. Подведем-ка счет, -
несостоятельным окажешься ты. Мы уславливались, что твои письма будут
первыми ты пишешь, я отвечаю. Но не буду прижимист: я ведь знаю, что тебе
можно поверить в долг, и все дам досрочно. При этом я не буду поступать как
Цицерон, человек весьма красноречивый, который велел Аттику1, "даже если не
о чем будет говорить, писать все, что взбредет на ум". (2) Мне всегда будет
о чем писать, хоть я и не стану заниматься вещами, которыми заполняет свои
письма Цицерон: кто выступил притязателем на должность и хлопочет о выборах,
кто борется своими силами, кто чужими руками, кто домогается консульства,
полагаясь на Цезаря, на Помпея, на свою ловкость2; какой несговорчивый
ростовщик - Цецилий, от которого даже близкие не получат ни гроша иначе как
из двенадцати процентов. Лучше заниматься своими, а не чужими пороками,
разобраться в себе и посмотреть, как много есть вещей, на которые мы
притязаем, но не можем собрать голосов. (3) Вот что самое благородное, мой
Луцилий, вот в чем безмятежность и свобода: ничего не домогаться, а миновать
площадь, где фортуна ведет выборы. Неужели, по-твоему, не приятно, - когда
трибы созваны, когда притязатели на должность трепещут от неизвестности на
своих возвышеньях и один обещает деньги, другой действует через посредника,
третий покрывает поцелуями руки, до которых он, будучи избран, и дотронуться
не захочет, и все в оцепенении ждут крика глашатая3, - стоять в стороне и
смотреть на это торжище, ничего не покупая и не продавая? (4) А насколько
больше радость того, кто спокойно взирает не на консульские и не на