"Г.Сенкевич. Из дневника познанского учителя" - читать интересную книгу автора

болезни он задумал сделать матери сюрприз: тайком учился прислуживать во
время мессы; и теперь дрожь пронизывала меня насквозь, когда в вечерней
тишине я слышал угасающий голос этого одиннадцатилетнего мальчика, который
повторял перед смертью: Deus metis, Deus meus, quare me repulisti et quare
tristis incedo, dum affligit me inimicus!*
______________
* Боже мой, боже мой, за что отвратил ты лицо свое от меня и вверг меня
в печаль, в то время как враг мой преследует меня! (лат.).

Я не в состоянии передать, какое трагическое впечатление производили
эти слова. Был канун рождества, сочельник. С улицы доносились оживленные
голоса, звенели бубенчики. Город принимал радостный, праздничный вид. Когда
совсем стемнело, в окне по другую сторону улицы зажгли елку, увешанную
золотыми и серебряными орехами, а вокруг нее прыгали, как на пружинке,
светлые и темные детские головки с развевающимися локонами. Окна ярко сияли
в темноте, а за ними в комнате раздавались громкие восторженные возгласы.
Весело звучали голоса, доносившиеся с улицы, радость становилась общей. Один
только наш Михась повторял с великой скорбью: "Dues meus, Deus meus, quare
me repulisti?" К воротам подошли мальчики, и вскоре мы услышали их пение: "В
яслях лежит, кто ж побежит..." Приближалась ночь рождества, а мы трепетали
от страха при мысли, что она может стать ночью смерти.
На мгновение нам показалось, что мальчик пришел в себя: он стал звать
Лелю и мать, но это недолго продолжалось. Его учащенное дыхание минутами
прекращалось. Обольщаться надеждой уже было невозможно. Эта маленькая душа
только наполовину оставалась с нами. Дух его уже улетел, а теперь он сам
уходил в некую темную беспредельную даль и бесконечность. Он уже никого не
видел, ничего не слышал и не почувствовал даже, когда мать упала как мертвая
к его ногам. Он стал равнодушен ко всему и уже не глядел на нас. С каждым
вздохом он уходил все дальше, погружаясь во мрак. Болезнь постепенно, одну
за другой, гасила в нем искорки жизни, В руках ребенка, лежавших на одеяле,
уже видна была та тяжелая неподвижность, которая свойственна только
неодушевленным предметам; нос у него заострился, а в лице появилось
выражение какой-то холодной важности. Дыхание его все учащалось и под конец
стало похоже на тикание часов. Еще минута, еще вздох - и упадет последняя
песчинка в часах его жизни: наступит конец.
Около полуночи нам показалось, что началась агония: он стал хрипеть и
задыхаться, точно захлебываясь водой, а потом вдруг умолк. Но зеркало,
которое доктор приложил к его губам, еще затуманилось дыханием. Час спустя
жар внезапно спал. Мы уже думали, что он спасен. Даже доктор как будто стал
надеяться. Бедной пани Марии сделалось дурно.
В течение двух часов ему становилось все лучше. Под утро я вышел в
переднюю. Уже четвертую ночь я проводил без сна у постели ребенка, и кашель
душил меня все сильнее. Я бросился на тюфяк и сразу уснул. Разбудил меня
голос пани Марии. Мне показалось, что она зовет меня, но в ночной тишине
явственно раздавалось: "Михась! Михась!" У меня волосы встали дыбом, когда я
понял страшную интонацию, звучавшую в ее голосе. Не успел я вскочить, как
она сама выбежала в переднюю и, закрывая ладонью свечу, прошептала дрожащими
губами:
- Михась... умер!
Я бросился к постели ребенка. Да, это так... Положение головы на