"Г.Сенкевич. Из дневника познанского учителя" - читать интересную книгу автора

- О да! Только голова немножко болит.
Бедная голова, ей было от чего болеть. От усталости он скоро уснул,
тяжело дыша во сне своей узкой грудью. Мне тоже нездоровилось, и, уложив,
наконец, его и свои вещи, я тотчас же лет. Задул свечу и уснул в ту же
минуту.
Около трех часов ночи меня разбудил свет и монотонное, так хорошо мне
знакомое бормотание. Я открыл глаза, и сердце у меня беспокойно забилось. На
столе горела лампа, перед ней в одной рубашке сидел над книгой Михась; щеки
у него пылали, глаза были полузакрыты, как будто он напряженно силился
что-то запомнить, голова откинулась, а сонный голос упорно повторял:
- Coniunctivus: Amem, ames, amet, amemus, ametis...
- Михась!
- Coniuctivus: Amem, ames...
Я схватил его за плечо:
- Михась!
Он проснулся и удивленно заморгал глазами, как будто не узнавая меня.
- Что ты делаешь? Что с тобой, дитя -мое?
- Повторяю все сначала, - ответил он улыбаясь, - мне нужно завтра
получить "отлично"...
Я схватил его на руки и отнес в постель. Тело его обожгло меня, точно
огнем. К счастью, доктор жил в этом же доме, и я немедленно его вызвал. Ему
не пришлось долго размышлять, с минуту он послушал пульс ребенка, потом
положил ему руку на лоб: у Михася было воспаление мозга.
Ах! Многое, видно, не могло вместиться в его голове.
Болезнь развивалась с угрожающей быстротой... Я послал депешу пани
Марии, и на другой же день резкий звонок в передней известил о ее приезде.
Едва отперев дверь, я увидел под черной вуалью ее белое как полотно лицо;
пальцы ее с необычайной силой впились мне в плечо, а вся ее душа, казалось,
устремилась в глаза, когда она коротко спросила:
- Жив?
- Да. Доктор говорит, что ему лучше.
Откинув вуаль, покрытую инеем, она вбежала в его комнату. Я лгал:
Михась был жив, но ему не стало лучше. Он не узнал даже мать, когда она села
подле него и взяла его руки. Только после того, как я положил ему на голову
свежий лед, Михась прищурил глаза, с усилием вглядываясь в склонившееся над
ним лицо.
Он, видимо, напрягал сознание, борясь с жаром и бредом, потом губы его
дрогнули в улыбке раз и другой и, наконец, прошептали:
- Мама!
Она схватила его руки и так просидела несколько часов, даже не
раздевшись с дороги. И, лишь когда я за" метил это, она сказала:
- Ах, верно. Я забыла снять шляпу.
Когда она ее сняла, странное чувство сдавило мне сердце: в ее русых
волосах, так красивших ее молодое, прекрасное лицо, блестели серебряные
нити. Дня три тому назад их, вероятно, еще не было.
Теперь она сама меняла компрессы мальчику и подавала ему лекарство.
Михась не сводил с нее глаз, следя за каждым ее движением, но опять ее не
узнавал. К вечеру жар усилился. В бреду он читал "Думу о Жулкевском" из
песен Немцевича, то вдруг начинал отвечать урок, то склонял разные латинские
слова. Я поминутно выходил из комнаты, чтобы этого не слышать. Еще до