"Юрий Александрович Сенкевич. Путешествие длиною в жизнь " - читать интересную книгу автора

перезимовавшие в земле картофелины... Что и говорить, несытное тогда было
время...
Из-за своего малого возраста я не слишком четко представлял себе, что
такое война, на которой находился мой отец. Но зато хорошо запомнил, как
мама и другие женщины из нашего деревянного двухэтажного дома постоянно
ждали писем, часто молились. Помню даже, как однажды к нам пришел какой-то
старик, взял миску, налил в нее воды, накапал воску, бросил туда же крестик,
нагнулся над миской и стал что-то шептать. Для меня все его действия были
совершенно непонятны, необычны и потому очень интересны... Так я впервые
увидел гадание.
Посидев над миской, пошептав, старик успокоил маму, сказав, что отец
жив. А беспокоилась она от неизвестности - ведь письма от отца приходили
очень редко: сообщение с Ленинградом, а тем более с ораниенбаумским
плацдармом было весьма затруднено.
Но вот в начале 1944 года пришло наконец известие, что блокада
прорвана. Мы стали думать о возвращении домой. И тут возникли трудности:
чтобы получить разрешение на въезд в Ленинград, маме надо было иметь
документ о том, что она работает на одном из ленинградских предприятий. И
тогда мама завербовалась на нефтехимический завод, получив таким образом
возможность вернуться в родной город.
Из воспоминаний, связанных с возвращением в Ленинград, у меня в памяти
осталось жуткое впечатление от страшной разрухи, которую мы видели из вагона
поезда: разбитые здания, кладбища паровозов, различная искореженная техника,
валявшаяся по сторонам от железной дороги. И до сих пор, когда вспоминаю
свои тогдашние детские впечатления, у меня в памяти словно прокручиваются
кадры какой-то старой кинохроники...
Мы приехали в Ленинград, где узнали, что во время блокады умер мой дед
Куприян Алексеевич. Умер и брат отца, тоже остававшийся в городе. Бабушка и
тетя Женя еще не вернулись из эвакуации, поэтому мы не могли поселиться в
квартире деда, откуда уехали в феврале 1942 года. Пришлось возвращаться в
квартиру, где мы жили до войны, на территории Академии связи. Однако к
моменту нашего приезда эта квартира не только была разграблена, но в ней уже
жили совершенно незнакомые нам люди. Не поселить нас не имели права мы были
там прописаны, но нам в нашей бывшей квартире смогли выделить лишь маленькую
11-метровую комнатку. В ней мы с мамой стали жить в ожидании отца. От наших
вещей, которые мы сдали в начале войны на склад академии, почти ничего не
осталось: замки в наших чемоданах были не просто взломаны, а вырваны с
мясом, зато чудом сохранился велосипед.
Город сильно пострадал во время блокады, его хозяйство было разрушено,
во многих квартирах еще долго не работало отопление, были перебои с водой.
Это рождало немало бытовых проблем, в том числе и проблему гигиены.
Поскольку из мужчин-родственников у нас тогда в городе никого не было, маме
приходилось брать меня с собой, чтобы мыть в бане. Я помню эти бани круглое
здание на Спасской улице, куда мы ездили на трамвае. От посещений женского
отделения у меня осталось какое-то чувство неловкости: все эти неприятные
мне голые тетки, казавшиеся почему-то толстыми (видимо, из-за особенностей
женской фигуры), их постоянные вопросы, почему такой большой мальчик (мне
было уже семь лет) моется вместе с ними... А куда было деваться маме? Ведь
ребенка надо было где-то мыть, тем более что в те годы буквально
свирепствовал педикулез, попросту говоря, вшивость. Из-за этого детей тогда