"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 1)" - читать интересную книгу автора

щепетильности осведомляли о людях и делах, хотя это невозможно осуществить,
не причиняя прямого и серьезного ущерба чьим-то репутациям и карьерам, то
тем с большим основанием милосердие не препятствует писать, а следственно, и
читать сочинения по всеобщей и частной истории. Кроме приведенных в начале
сего предисловия доводов, хотя ими вполне можно было бы удовольствоваться,
следует все же привести и другие, устраняющие всякие сомнения насчет
интересующего нас предмета. Я оставлю в стороне всеобщую историю и
ограничусь только частной, то есть историей своей страны и своего времени,
ибо если доказать, что последняя вполне дозволительна, те же доказательства,
только более убедительно, распространятся и на всеобщую историю. Но пора
вспомнить об условиях, кои поставлены были нами историку.
Писать историю своей страны и своего времени - значит тщательно и
обдуманно воскрешать в уме виденные, пережитые, узнанные из безупречного
источника события на театре жизни, различные их механизмы и подчас ничтожные
на первый взгляд пустяки, которые привели в движение пружины этих
механизмов, имели наиважнейшие последствия и породили новые события; это
значит мало-помалу раскрывать перед самим собой тщету мира сего, страхов,
вожделений, надежд, неудач, успехов, трудов; это значит убеждаться в
ничтожестве всего мирского ввиду краткости и быстротечности существования
вещей и людей; это значит пробуждать в себе живое воспоминание о том, что
никто из счастливцев не бывал истинно счастлив и что блаженство, равно как
покой, недостижимо на земле; это значит со всей очевидностью доказывать, что
если бы множество людей, о которых по необходимости приходится вести речь,
могли рассмотреть в грядущем ту награду, коя суждена им за страдания, труды,
заботы, интриги, то все эти люди, за исключением разве что дюжины,
остановились бы еще в начале пути и отказались бы от самых своих заветных
целей и притязаний, да и у вышеназванной дюжины мысль о смерти, кладущей
конец благам, которых они добились, лишь усугубляет привязанность к ним, а
значит, сожаления о них, что и сводит на нет то счастье, которое они
вкушают. Хотя нравоучительные сочинения, излагая сию мораль, способную
научить презрению ко всему преходящему, делают это более определенно и
доказательно, нельзя не признать, что такие теоретические рассуждения
впечатляют все же слабее, нежели факты и размышления над тем, что написано
об этих фактах. Плод чтения, первым достающийся автору, достается затем
читателям; они присовокупляют к нему наставительный смысл истории, которой
дотоле не знали. Поучительность ее воспитывает для жизни в свете, общения с
людьми и в особенности для занятий делами. Примеры, которые почерпывают в
ней читатели, направляют и остерегают их тем легче, что живут последние в
тех же местах, где произошли события, и во времена, еще недостаточно
отдаленные, чтобы нравы и образ жизни, правила обхождения и поступки
существенно изменились. Каждый мазок авторской кисти вооружает
рекомендациями и советами в отношении изображаемых лиц, поступков, стечений
обстоятельств и следствий, ими вызванных, но эти рекомендации и советы
насчет предметов и людей извлекаются самими читателями и воспринимаются ими
тем легче, что они свободны от многословия, сухости, навязчивости,
докучности, кои делают неприятными и бесплодными рекомендации и советы тех,
кто навязывает их нам. Итак, я не вижу ничего, что было бы полезнее этой
двойной отрадной возможности просвещаться, читая историю своей страны и
своего времени, и, следственно, ничего более дозволительного, чем писать
последнюю. В каком глубоком невежестве, в какой темноте в смысле воспитания