"Александр Серафимович. Железный поток (Авт.сб. "Железный поток")" - читать интересную книгу автора

дивизия, отступая, стала спускаться на него, он заработал пулеметом, стал
косить; люди, как трава - рядами, и побежала на него, дымясь, горячая
кровь, и никогда он прежде не думал, что человечья кровь может бежать в
полколена, - но это была турецкая кровь, и забывался.
За невиданную храбрость его послали в школу прапорщиков. Как трудно
было! Голова лопалась. Но он с бычьим упорством одолевал учебу, и...
срезался. Офицеры хохотали над ним, офицеры-воспитатели,
офицеры-преподаватели, юнкера: мужик захотел в офицеры! Экая сволочь...
мужик... тупая скотина! Ха-ха-ха... в офицеры!
Он их ненавидел молча, стиснув зубы, глядя исподлобья. Его возвратили в
полк как неспособного.
Опять шрапнели, тысячи смертей, кровь, стоны, и опять его пулеметы (у
него изумительный глаз) режут, и ложится рядами человечья трава. Среди
нечеловеческого напряжения, среди смертей, поминутно летающих вокруг
головы, не думалось, во имя чего кровь в полколена, - царь, отечество,
православная вера? Может быть, но как в тумане. А близко, отчетливо -
выбиться в офицеры, выбиться среди стонов, крови, смертей, выбиться, как
он выбился из пастушонков в лавочные мальчики. И он - спокойно, с
каменными челюстями в безумно рвущихся шрапнелями местах, как у себя в
хозяйстве, за сенокосом, и ложится кругом покошенная трава.
Его во второй раз посылают в школу прапорщиков, - офицеров-то нехватка,
в боях всегда офицеров нехватка, а он фактически исполняет обязанности
офицера, иногда командуя довольно крупными отрядами, и еще не знал
поражения. Ведь для солдат он свой, земляной, такой же хлебороб, как они,
и они беззаветно идут за ним, за этим корявым, с каменными челюстями, идут
в огонь и в воду. Во имя чего? Царя, отечества, православной веры? Может
быть. Но это - как в кровавом тумане, а возле - идти-то надо, идти
неизбежно: сзади - расстрел, так веселей идти за ним, за своим, за
корявым, за мужиком.
Как трудно, как мучительно трудно! Голова лопается. Куда труднее
усвоить десятичные дроби, чем спокойно идти на смерть под пулеметным
огнем.
А офицеры покатываются, - офицеры, набившиеся в школу нужно и не нужно,
- а больше не нужно: тыл ведь всегда укромное местечко и загроможден
спасающимися от фронта, и для спасающихся создаются тысячи ненужных
тыловых должностей. Офицеры покатывались: мужик, растопыра, грязная
сволочь!.. Как издевались, как резали на ответах, в конце концов вполне
правильных, - овладел-таки.
И отослали, и отослали в полк за... неспособностью.
Огневые вспышки орудий, взрывы шрапнелей, бездушное татаканье,
кроваво-огненный ураган, "и смерть, и ад со всех сторон", а он, как дома -
хозяйственный мужичок.
Хозяйственный мужичок тяжело-упрям, как бык, на все наваливается
каменной глыбой; недаром - украинец, и череп насунулся на самые глаза -
маленькие колючие глаза.
За хозяйственность среди смертной работы его в третий раз, в третий раз
посылают в школу.
А офицеры покатываются: опять? Мужик... сволочь... раскоряка!.. И... и
отсылают в полк - за неспособностью.
Тогда из штаба раздраженно: выпустить прапорщиком - в офицерах