"Иннокентий Сергеев. Одна и та же (Единственная)" - читать интересную книгу автора

пожирающего ещё не наступившее завтра.
Ведь тебя ещё нет.
И мне не о чем сожалеть. Твой шёпот, почти неслышный...
Просто тебя ещё нет.
И всё это - не ты.

И снова - не я.

. . .

Она играла в спектакле одну из второстепенных ролей.
Он увидел её и стал приходить снова и снова.
Театральную афишу он выучил наизусть и сетовал, что этот спектакль играют
не каждый день, и есть ещё какие-то другие. Они были как досадная преграда
между ним и ей - эти бессмысленные дни, наполненные томлением и тоской.
Он боялся увидеть её другой, потому что всё другое, конечно, неправда.
Это так просто - есть только одна роль, когда лицо и жесты не искажены
ложью.
Думал ли он о том, чтобы оказаться с ней на одной сцене, мечтал ли он об
этом? Это изменило бы пьесу, и не оказалось ли бы всё после этого ложью?
Есть только одна правда, и из темноты зрительного зала он следил за ней,
а она не знала, что он видит её.
Есть только одна роль, в которой открывается правда, и она не должна была
знать, потому что всё прочее - ложь, и даже это хрупкое, почти эфемерное
чудо стало бы ложью, когда бы стало чем-то иным.
Говорят, что с годами страсть притупляется и даже проходит, и может быть,
так бы оно и случилось, но спектакль сняли с репертуара, и жизнь
закончилась прежде, чем пришла старость.
А ведь старость - это и есть ложь.
Прежде чем стала ложью.
Он рассказал мне эту историю здесь, за столиком, когда был пьян, и его
отчаяние было красноречивее его слов, которыми так часто играли, что уже
сами слова,- безвинно, ведь в чём виноваты звуки?- сделались чем-то вроде
карточных шулеров.
Эта мысль натолкнула меня на другую,- а я был пьян не меньше его, но он
упивался отчаянием, а я заливал алкоголем временную дыру между
концертами,- что женщина, которую насилуют каждый день, просто не может не
стать, в конце концов, шлюхой.
Мы так часто использовали слова с единственной целью сделать ложь
правдоподобной, что теперь они то и дело звучат тем неестественней, чем
больше правды мы пытаемся ими выразить.
Он рассказал мне эту историю, а потом снова пришёл и снова рассказал мне
её, и я подумал, что, наверное, он рассказывал её уже много раз и другим
людям, а потом подумал о том, как мало правды могут вместить слова, и о
том, что женщина, которую каждый день насилуют, рано или поздно становится
шлюхой.
Я сказал ему, что напишу песню, и уже слышу мелодию, но конечно,
проснувшись завтра, уже не вспомню её, и придётся ждать, когда я услышу её
снова. Но когда-нибудь это произойдёт, и я напишу песню.
Я написал эту песню.