"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

- Нет, я на все, - упрямился армянин.
- Да хорошо, я верю - о чем толковать? - и Матийцев, только теперь
начавший испытывать то, что называется азартом, радостно представив, что
через минуту у него будет три тысячи, посмотрел в упор на армянина,
оторвал первую карту - валета - и щелкнул ею по столу, как заядлый игрок.
Он чувствовал, что за ним теперь следят все, что сзади него столпились все
зрители, какие были в комнате, и оттого там банное тепло, сопенье,
переминанье ног, что тут как будто совсем и не в деньгах дело, а в борьбе
счастья со счастьем, удачи его, Матийцева, с удачей этого носатого,
который побледнел теперь еще больше и совсем вытянулся в старинный свиток:
теперь он тоже не опускал уже глаз, а глядел выжидающе (глаза у него
оказались желтыми, как у многих птиц). Вторая карта его была девятка. На
длинном лице покраснели довольно скулы. А славянин уже заранее сказал
свое: "Вот черт!"
Матийцев почувствовал, что что-то случилось уже не в его пользу, и
себе оторвал карты нетерпеливо быстро одну за другой семерка, десятка.
- Мое! - сказал он довольно, увидя так много очков, и не понял сразу,
почему же ахнул сзади горестно сановный старик и еще кто-то, и армянин
длинными-длинными пальцами загребает со стола все его деньги к себе, а
толстяк говорит: "Вот и без телефона обошлось".
- Позвольте... у меня семерка и десятка, - удивленно проговорил
Матийцев.
А Рипа подхватил злорадно:
- Вы правил игры не знаете!.. Девятка - это-таки и есть девятка, а
ваша десятка - бак... - ничего!.. Ноль!
Сановный старик сзади все горестно вздыхал:
- Ну как же можно было, как же можно!
Славянин уже ударил кулаком, толстяк уже выпил абрикотину,
счастливец, чтобы не задерживать игры, уже ссыпал деньги в свой ящик, как
мусор в яму, а Матийцев все еще не освоился с тем, что так неожиданно
случилось. Точно упал: и стыдно, и больно. Но вдруг мелькнула нелепая
мысль, и, наклонясь к толстяку, он спросил:
- Это не Мирзоянц?
- Нет, - это Аносов, - ответил толстяк.


Дальше уж как-то незачем было и сидеть. Как будто было сделано именно
то, что решено было раньше сделать, и теперь Матийцев как-то поблек, увял.
В голове все время шумело, как от вина, лица около примелькались и
надоели. Иногда бывали мелкие выигрыши, но и они не давали ощущения игры,
не было волнения, вызова, ожидания девятки на вскрышке. Часто он путал от
невнимания и извинялся, конфузясь. Наконец, он сунул последние из
восьмисот деньги - пятьдесят рублей - куда-то, кому-то проиграл, но так
как поставить можно было только сорок, то ему дали золотой сдачи. Этого он
и не заметил, и только когда он встал и сказал: "Ну вот я и чист", Аносов
двумя пальцами, как журавлиным клювом, захватил монету и через голову
протянул ему, а толстяк пояснил:
- Вы забыли вашу сдачу... - На то же, что он сказал, никто уж не
обратил никакого внимания, такой это был все сдержанный, самоуглубленный,
деловой народ - никто даже и не посмотрел на него внимательно, когда он