"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. В грозу" - читать интересную книгу автора

- Да они разве еще идут? - возясь с воронкой и молоком, спросила та
рассеянно.
- Ну вот, - здравствуйте!.. Уж и пятисотки чтоб не шли!.. Как же они
могут не идти?.. А я-то вас считала... сведущей!..
И обиделась явно, и Мушке, которая сидела тут же на перилах и болтала
босыми ногами, сказала, покачав головой:
- Вот растет... дитя природы!..
- Хорошо это или плохо, по-вашему? - спросила Мушка.
- Маруся!.. не болтай ногами! - прикрикнула мать.
- Мама!.. Да ведь все эти старые деньги давно уж все в печках сожгли!..
И ты сама говорила, что тебе это надоело!.. И вы бы взяли да сожгли!
Старушка долго жевала запавшими губами и смотрела на нее зло и
обиженно, наконец продвинула между носом и подбородком:
- Это труд человеческий - деньги!.. Труд человеческий жечь?
- Велика важность!
- Чтобы труд человеческий пропал зря?
- Он и всегда пропадает зря... Вообще, все зря трудятся и трудились...
- Маруся!..
- Мама, дам ведь тоже труд человеческий? А разве он, какой угодно, - не
может сгореть?.. Сгорит в лучшем виде, и все... И наш может сгореть, и ваш
тоже... Загорится как-нибудь ночью, - и все...
- Поди за дровами, Мурка!.. Поди, пожалуйста!.. Заниматься не хочет...
в разговоры старших лезет... Что это с тобою сегодня?
А старушка сидела совсем испуганная, и голова у нее дрожала.
С веревкой и топором, для которого сама когда-то сделала топорище,
Мушка, пообедав, пошла за дровами в балки; кстати надо было посмотреть, не
ушла ли слишком далеко Женька. Теперь она старалась не приглядываться к морю
и горам и не глядеть в небо. Только искоса и бегло взглядывала и тут же
отводила глаза. Глядела в землю, ища толстых корней по обрывам; узловатые,
крепкие, они горели долго и жарко, как каменный уголь... На одном дубовом
пне сидел в тени и слетел, спугнутый ею, большой ястреб-тетеревятник. Мушка
тут же решила, что это - тот самый, который в прошлом году заклевал у них не
меньше десятка кур, и странно было, что каждую клевал по-новому; то раньше
всего разбивал клювом голову и съедал мозг; то разрывал грудь и срывал с
кобылки все белое мясо; то начинал лакомиться печенью; а одну неторопливо
ощипал догола всю лучше любой кухарки и нигде не ранил, - так и нашли курицу
голой, когда его согнали, нигде не раненной, но все-таки мертвой: должно
быть, умерла от страха.
- Ах ты, убийца! - крикнула ему вслед Мушка и бросила камень. - Погубил
все наше куриное хозяйство!..
На голос Мушки отозвалась издалека дружелюбным мычанием Женька, а Мушка
крикнула ей:
- Женя, Женя, Женя, - на, на, на, на, на-а-а!..
Женька посмотрела, подумала, понимающе промычала еще раз и повернула к
дому: время было пить воду, доиться и полежать под навесом, отдохнуть. А
Мушка замечала о себе самой, что как-то неуверенно, неловко, не так, как
всегда, ходила она по сыпучим шиферным скатам; два раза чуть не сорвалась
вниз; и топор ей казался очень тяжелым.
В трех местах она порвала платье; осерчала и бросила топор; собрала
дрова, - вышла небольшая вязанка, - и когда поровнялась с нею Женька, за