"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Младенческая память (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

"орел" такими сиял красками несказанными!..
О-ча-ро-вание!..
Нянька пыталась было оттащить меня. Но куда же? куда же еще можно было
из этой сказки?!.
Я пронзительно кричал, упирался, я вцепился красными пальчонками в
трещинки льда, я болтал, лежа, ногами в маленьких валенках, от нее
отбивался...
Понять меня она не могла. Она тащила меня безжалостно и тоже кричала:
"Нет там никакой рыбки!.. Что ты там ловишь, глупый?.. Ты простудишься!"
Она так и не поняла, что я уж "простужен" на всю жизнь... что этого
"орла" из радуг я так и буду потом ловить всю свою жизнь, отлично зная, что
нет под ним никакой "рыбки"!..
Очень искренне сказалось это у Ефима Петровича.
Трудно, даже и задавшись исключительно этой целью, найти сорокалетнего
человека с застенчивыми глазами, а у него как раз и были застенчивые, в
очень молодых ресницах и веках, прозрачные глаза, такие, которым и хотел бы
не верить - не можешь. И под стать глазам были у него губы, очень склонные
по-детски широко удивляться.
- "Орла" вашего я не совсем понимаю, как и ваша нянька, - сказал я, - а
волками и меня в детстве пугали... Я ведь тоже русский, а уж это что же за
русское без волков?..
- Верно! - подхватил Ефим Петрович. - С последним волком исчезнет и
весь наш руссизм...
- Однако вы их все-таки не видали, сознайтесь!
Но Ефим Петрович выставил вперед руку для защиты.
- Волков я увидел так же близко от себя, как лошадей, в ту же самую
зиму, когда был по третьему году.
Я не знаю, зачем меня и старшего моего брата, теперь покойного - еще
студентом умер от тифа, а тогда ему лет пять было, - отец взял в кибитку и
куда он мог с нами ехать на паре лошадей цугом... А что на паре и цугом -
это я отчетливо помню. И лошадей помню и помню, что башлычок, которым меня
мать укутала, очень резал мне щеки, и все его отодвигал к ушам я...
Так и не спросил я потом, куда это мы ехали тогда, но в город за сорок
верст мы не могли ехать - это было бы очень далеко от нас с братом, - может
быть, в гости...
Но до чего же ясно помню я сидевшего на облучке Гришку, парня лет
семнадцати!.. И вот же нянька Ариша не осталась у меня в памяти так полно,
как этот Гришка... Кривошея, - да: вот так глядела, голова набок... башмаки
рыжие... ноги толстые, без щиколоток. Но вот цвета глаз ее я не помню... А
Гришкины серые глаза помню ясно, и над ними косицы желтые, и в желтой голице
кнут. В нагольном тулупе, кушаком красным подпоясанный и без шапки почему-то
стоит он на облучке...
Это верстах в четырех - в пяти от хутора на нас напали волки. Должно
быть, те же самые, что Арапку съели. И вот около самого лица своего я увидел
морду серую, зубы белые и красный язык волчий - и тут же грохот выстрела:
это отец стрелял из берданки... Как ему удалось отбиться от стаи и куда мы
приехали тогда: домой ли повернули, или добрались до села - это уж в памяти
не осталось, но я помню, как потом какая-то черная, на монашенку похожая
старушка выливала мне "испуг" из воска и что-то показывала моей матери, и
обе говорили наперебой: "Вот как он вышел!.. Совсем, как живой".