"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Потерянный дневник (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Керим! Меня убить ты должен?
Нет, пусть уж лучше сам умру!
Гляди, кинжал блестит из ножен!
Смотри, я больше не живу!

Эти строчки были свирепо зачеркнуты прямыми и наклонными чертами. Потом
на отдельном листке чернилами:
"Дневник мой!.. Бросил я тебя совсем, и за это ты на меня, конечно,
обижен. Принимаюсь снова писать. На этот раз у меня выйдет, кажется, целый
рассказ".
Однако дальше шли уже сплошь чистые странички, и Оле стало даже
досадно, что этого "рассказа" она так и не прочитает.
Записная книжечка имела новенький вид, хотя Юра писал на ней еще в
апреле, а теперь шел май, - средние числа мая, - и прежде всего Оля
удивилась тому, как это такой маленький мальчик ее не испачкал, не изорвал!
Она бы это сделала непременно. Потом - стихи. Этого уж она никак не могла
предположить раньше, чтобы такие маленькие мальчишки писали стихи.
Она видела, как Юра бегал вместе с Фомкой - прачки Татьяны - и другими
такими же здесь, по поляне, по которой она шла, где было когда-то - так
говорили - татарское кладбище, а теперь паслись коровы, козы, куры. Голос у
Юры был звонкий, и он очень увлекался игрой, особенно если играли в прятки.
А прятаться здесь было где, так как, кроме кустов шиповника и терновника,
тут ближе к дороге стояли штабели дикого камня, привезенного для
камнедробилки, и торчала эта самая камнедробилка, которая пока не работала;
все это отлично скрывало ребят, и игра выходила веселая. Близко от поляны
проходило шоссе, для починки которого и привезли камнедробилку и камень, а
за шоссе, шагах в сорока, был спуск к морю.
Отца Юры, юрисконсульта горхоза, Оля видела редко, он постоянно бывал
занят или в разъездах, а мать его, женщина еще как будто не старая, но
почему-то с седыми волосами, встречалась ей чаще; однако ни ей не было
никакой нужды в Оле, ни Оле в ней. Отец же Оли был грузчиком на пристани, а
мать - уборщицей в доме отдыха металлистов, и в их квартире не было книг
Пушкина. Пушкина Оля знала только по имени, стихотворение "Памятник" было ей
незнакомо. Но то, что маленький мальчик, который не начинал еще ходить в
школу, пишет так складно, по-книжному, это не только ее удивило, это как-то,
- неясно для нее самой, чем именно, - ее оскорбило даже. И когда вот теперь,
неожиданно, он встретился ей с небольшой снизкой мелкой рыбешки,
раскрасневшийся, счастливый и спешащий домой, она посмотрела на него с
любопытством и спросила:
- Где ты взял рыбу?
- Это мне... это мне Фомка дал! - заторопился ответить Юра. - Он на
пристани поймал!.. Много!
- Уж этот Фо-омка! - протянула Оля неодобрительно, но Юра вдруг
почему-то стыдливо бросился бежать, и белая чистенькая рубашка его (он
всегда был одет заботливо и нарядно) вздулась смешным пузырем.
Оля вспомнила, как недели две назад он вздумал ей очень вежливо
поклониться, сняв по-взрослому свой белый картузик, а она ему ответила:
"Здравствуй, Юрочка!" - и прошла. Потом это случалось несколько раз, что он
ей вежливенько кланялся издали, а она слегка кивала головой и улыбалась.