"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Утренний взрыв (Эпопея "Преображение России" - 7)" - читать интересную книгу автора

такая доверчивость к нему со стороны матроса его изумила.
Ему вспомнился вопрос Нади: "А как у вас с матросами?" Он как-то и сам
не придавал значения тому, что думают о нем матросы. Думал, что только
посмеиваются между собой над ним за его плохое знание морской практики; и
только вот тут теперь, в сумерки, на Графской пристани, перед посадкой на
катер он почувствовал вдруг, что матросами "Марии" он уже как бы отколот от
офицерства и перетянут к себе.
Тут именно в первый раз он и сам ощутил свою гораздо большую близость к
матросам, чем к офицерам, уверенность в них, какой не было у него раньше, и
от сознания этого произошел в нем какой-то подъем, и еще больше укрепился он
в мысли, что с Нюрой все окончится хорошо.
После этого он так самозабвенно стал думать о Нюре, о ее сестре Наде, о
большом художнике Сыромолотове, который только что называл его своим
свояком; так ярко встали они все трое - Нюра, Надя и Алексей Фомич - перед
его глазами, что заслонили собою и катер, и бухту, и суда, мимо которых шел
катер к "Марии", и пятерых матросов рядом, тем более что их очень смутно
было видно, а катер шел бойко.
Матросы говорили о чем-то своем, что они только что видели в городе;
они хохотали от шуточек, отпускавшихся тем из них, "фамилию которого нельзя
было называть в обществе", но сознание Калугина не проникало в то, о чем они
говорили.
Однако вот уже близок стал знакомый силуэт "Марии" с ее башнями и
трубами на корпусе, низкобортном и длинном. Тут особенно слышна стала музыка
на линкоре и совершенно непонятна, так как Калугин знал, что идет, должна
была идти, погрузка угля. Да и баржа с углем с того берега, к которому
подходил катер, стояла еще так же, как и среди дня, только поднялась
несколько выше над водою, освободясь от большой тяжести.
Музыка духового оркестра еще гремела, когда пришвартовывался к трапу
катер, и Матюкову показалось, что надо закруглить под эту музыку все, чем
вызывал он хохот своих товарищей, и неумеренно громко он выкрикнул:
- Матросы уголь собi грузять, як скаженi, а драконы наши, мабуть,
танцюють!
А в это время музыка как раз оборвалась на последнем аккорде и вторая
половина его выкрика прозвучала сильнее, чем хотел и он сам, так что и
Калугин ее расслышал.
Но нужно было соскакивать с катера на трап, что он и сделал. Хватаясь
за фалреп, он поднялся на палубу, и вдруг дорогу ему заступил тот самый
барон Краних, о котором упоминал он в разговоре с Сыромолотовыми.
Краних был, вспомнилось ему, вахтенный начальник, но Калугин даже не
понял его, когда он резким, скрипучим тоном выдавил из себя:
- Вы что это за орду привезли на корабль, прапорщик?
- Какую орду? - пробормотал Калугин и, оглянувшись назад, разглядел при
падавшем вниз с палубы свете плотную фигуру баталера Переоридорога,
принимавшего на ступеньки трапа с катера свои покупки.
Только тут он вспомнил, как весело говорили о своем матросы даже и
тогда, когда катер уже подходил к судну; вспомнил и последний выкрик
Матюкова и, наконец, то, что Краних не добавил к названию его чина слова
"господин", как это было принято и считалось вежливым. Поэтому он добавил
как мог спокойнее:
- Во-первых, я прибыл сюда сам по себе, а матросы сами по себе, и,