"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Утренний взрыв (Эпопея "Преображение России" - 7)" - читать интересную книгу автора

по мнению Краниха, пока шел сюда катер, сказано было матросами еще очень
много и даже гораздо более забористого; по мнению Краниха, в его лице и в
лице пятерых матросов на корабль прибыли какие-то заговорщики, а в нем даже
и здесь, у себя в каюте, продолжалось то же самое усвоение двух новых и
очень значительных в его жизни людей - Алексея Фомича и Нади, причем Надя
теперь вспоминалась с горделиво сдвинутыми бровями, какою была она, когда
декламировала стихи о героине Деспо. Тогда и в ней самой появилось что-то
героическое, а ведь приехала она только затем, чтобы помочь своей сестре, а
значит и ему, в очень трудных, правда, но личных обстоятельствах их жизни.
Теперь, сидя одетым у себя в каюте, он снова чувствовал в себе тот
сдвиг, какой появился в нем дома в этот вечер. Там, - ясно для него было, -
его отбрасывали от корабля, чему в глубине души он был рад; здесь его как
будто встряхнул, схватив за шиворот, этот барон фон Краних и ткнул на его
место на корабле.
Всего вернее было предположить, что именно завтра, если погрузили всю
гору угля, "Мария" снимется с якоря и снова пойдет к Варне, и, может быть,
даже адмирал Колчак прибудет на корабль к поднятию флага, и при нем придется
ему заступать на вахту, а это значит, что надо очень точно знать и с полною
отчетливостью проделать все, что полагается при этом по уставу, не допустить
ни малейшей ошибки, - это служба его величеству... А потом "Мария" пойдет
опять туда, где мин в море, как картошки в матросском борще... и может быть,
удастся все-таки выполнить предписание - сделать десяток выстрелов из
двенадцатидюймовок и получить в ответ попадания из крепостных орудий
большого калибра... А что может принести хотя бы одно такое попадание, кроме
аварии судна и смерти многим матросам и кое-кому из офицеров?
"Это называется - сбросили с облаков", - подумал Калугин и тут же
вспомнил, что надо идти все-таки рапортовать "из отпуска прибыл"; да и до
десяти часов оставалось всего только пять минут.
Он одернул себя и внутренне и внешне, - поправил перед зеркалом
фуражку, принял вполне служебный вид, - и вышел из каюты, чтобы идти к
старшему офицеру, а в это время по коридору между каютами как раз шел ему
навстречу сам старший офицер, человек грузный, с двойным подбородком, с
глазами навыкат, с высокой, но сбегающейся кверху лысой головой.
Калугин тут же приложил руку к козырьку и отрапортовал:
- Господин капитан второго ранга, из отпуска прибыл!
Капитан 2-го ранга Городысский должен был бы протянуть ему руку и
пройти дальше или сказать что-нибудь о состоянии здоровья его жены Нюры, но
он, при сильной электрической лампочке в коридоре, очень яркой, вдруг
неожиданно сказал сухо и очень начальственно:
- Вы должны были доложить мне об этом, как только прибыли, не заходя в
свою каюту, поняли?
И пошел тяжелой хозяйской походкой, а Калугин решительно ничего в
оправдание придумать не мог так же, как только что Краниху. Он вернулся в
каюту и снял шинель.
Ему стало ясно, что Краних успел уже доложить о неблаговидном поведении
прапорщика Калугина, который позволил матросам преступно распускать языки в
своем присутствии...
Музыканты перестали уже играть, и ровно в десять часов погрузка угля
была закончена, матросы были отпущены спать; часть лампочек на корабле была
потушена.