"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Утренний взрыв (Эпопея "Преображение России" - 7)" - читать интересную книгу автора

Но кают-компания была освещена слишком ярко, чтобы можно было остаться
в ней незамеченным, и прежде других обратил на него внимание именно этот
"Косоротик", с которым никаких столкновений у него не было.
- Спрашивается, что за флот у адмирала Сушона? - продолжал лейтенант,
наливая себе что-то из графина. - Па-ро-дия на флот! Один, в сущности,
только "Гебен", а как держится! Как везде укрепился! Даже к какому-нибудь
Зонгулдаку близко не подойдешь, а почему? Потому что ввел Сушон у турок то,
чего у них раньше не было: дис-цип-лину!.. Дисциплину среди матросов,
конечно!.. А у нас (вот тут-то и был им кинут взгляд в сторону Калугина),
даже младшим офицерам позволяют у нас дисциплину расшатывать!
Тут он сел и, подтянув свою губу слева, неумеренно распустил ее справа,
а Калугин почувствовал что-то вроде острого укола в сердце. Он мог бы,
конечно, тут же повернуться и уйти, но ему подумалось, что такой шаг все тут
примут за признание своей вины и за трусость, поэтому не только он не ушел,
но даже сел за стол, заметив свободный стул.
Ведь сказано было "Косоротиком": "младшие офицеры", - значит, кого-то
еще, кроме него, имел он в виду, этот незадачливый по внешности лейтенант.
Но только что сел Калугин, как именно к нему-то и повернулись все
головы. Изумленно он обвел их вопросительным взглядом и в короткий момент
этот успел разглядеть только трех-четырех, кто был к нему ближе... Мелькнуло
в голове и то, что он знал о них.
Вот старший лейтенант Болдырев, штурман, с которым как-то не пришлось
Калугину за два месяца службы сказать и двух десятков слов: встречаясь с
ним, Болдырев непременно должен был поглядеть не на него, а на его значок
лесничего и, неприязненно отвернувшись, уйти, будто ждали его спешные дела.
У него была узкая голова, виски вдавлены, уши без мочек, лицо из мелких
линий, сухое, как будто совсем и не способное к улыбке; глаза тусклые,
табачного цвета. Казалось Калугину, что его лицо ему же самому чрезвычайно
надоело. Он все время курил и заволакивал себя густыми клубами дыма. Он
сидел прямо против Калугина за столом, и от него первого услышал прапорщик
странные слова:
- Это что же у вас, - народо-любие, что ли, что вы так запанибрата
держите себя с матросами?
Сказано было сквозь прокуренные зубы и как-то очень зловеще по смыслу,
так что Калугин невольно оглянулся в сторону буфета, где суетились вестовые,
и спросил не в полный голос:
- Разве я чуждаюсь общества офицеров?
- А с кем же вы в коротких отношениях, я что-то не знаю? - подхватил
его вопрос сосед справа, лейтенант Привалов, артиллерист.
Тоже какое-то черствое лицо, хотя ведь молодое... Что же выйдет из него
в зрелые годы?.. Болдырев бреется и у этого рыжеватая бородка, но карие
глаза прищурены так, как будто им и дела нет до какого-то прапорщика на
"Марии", но зато ноздри вдруг широко разлетелись, и Калугин подумал:
"Вынюхивает!"
- В коротких? - переспросил он. - Этого я, действительно, не успел еще
сделать: слишком мало служу.
- Выходит, что надо вам заслужить доверие ваших товарищей, - сказал
сосед Болдырева, старший лейтенант Плетнев, ревизор "Марии", заведовавший
продовольственной частью, не по летам располневший блондин в пенсне.
Он был всегда вежлив и всегда занят; Калугину казался всегда