"Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

услугам Санчо будет не то что один, а целая тысяча островов.
- Навидался я этих самых губернаторов, - сказал Санчо, - по-моему, они
мне в подметки не годятся, а все-таки их величают ваше превосходительство и
кушают они на серебре.
- Это не губернаторы островов, - возразил Самсон, - у них другие
области, попроще, - губернаторы островов должны знать, по крайности,
грамматику и арифметику.
- С орехами-то я в ладах, - сказал Санчо, - а вот что такое метика -
тут уж я ни в зуб толкнуть, не понимаю, что это может значить. Предадим,
однако ж, судьбы островов в руци божии, и да пошлет меня господь бог туда,
где я больше всего могу пригодиться, я же вам вот что скажу, сеньор бакалавр
Самсон Карраско: я страх как доволен, что автор этой истории, рассказывая
про мои похождения, не говорит обо мне никаких неприятных вещей, потому,
честное слово оруженосца, расскажи он обо мне что-нибудь такое, что не
пристало столь чистокровному христианину, каков я, то мой голос услышали бы
и глухие.
- Это было бы чудо, - заметил Самсон.
- Чудо - не чудо, - отрезал Санчо, - а только каждый должен думать, что
он говорит или же что пишет о персонах, а не ляпать без разбора все, что
взбредет на ум.
- Одним из недостатков этой истории, - продолжал бакалавр, - считается
то, что автор вставил в нее повесть под названием Безрассудно-любопытный, -
и не потому, чтобы она была плоха сама по себе или же плохо написана, а
потому, что она здесь неуместна и не имеет никакого отношения к истории его
милости сеньора Дон Кихота.
- Бьюсь об заклад, - объявил Санчо, что у этого сукина сына получилась
каша.
- В таком случае я скажу, - заговорил Дон Кихот, - что автор книги обо
мне - не мудрец, а какой-нибудь невежественный болтун, и взялся он написать
ее наудачу и как попало - что выйдет, то, мол, и выйдет, точь-в-точь как
Орбанеха, живописец из Убеды, который, когда его спрашивали, что он пишет,
отвечал: "Что выйдет". Нарисовал он однажды петуха, да так скверно и до того
непохоже, что пришлось написать под ним крупными буквами: "Это петух". Так,
очевидно, обстоит дело и с моей историей, и чтобы понять ее, понадобится
комментарий.
- Ну нет, - возразил Самсон, - она совершенно ясна и никаких трудностей
не представляет: детей от нее не оторвешь, юноши ее читают, взрослые
понимают, а старики хвалят. Словом, люди всякого чина и звания зачитывают ее
до дыр и знают наизусть, так что чуть только увидят какого-нибудь одра,
сейчас же говорят: "Вот Росинант!" Но особенно увлекаются ею слуги - нет
такой господской передней, где бы не нашлось Дон Кихота: стоит кому-нибудь
выпустить его из рук, как другой уж подхватывает, одни за него дерутся,
другие выпрашивают. Коротко говоря, чтение помянутой истории есть наименее
вредное и самое приятное времяпрепровождение, какое я только знаю, ибо во
всей этой книге нет ни одного мало-мальски неприличного выражения и ни одной
не вполне католической мысли.
- Писать иначе - это значит писать не правду, а ложь, - заметил Дон
Кихот, - историков же, которые не гнушаются ложью, должно сжигать наравне с
фальшивомонетчиками. Вот только я не понимаю, зачем понадобилось автору
прибегать к повестям и рассказам про других, когда он мог столько написать