"Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

ее имени не оказалось в перечне, а затем потребовала, чтобы он дополнил
сатиру и приписал что-нибудь о ней, иначе, мол, лучше бы ему на свет не
родиться. Поэт так и сделал и уж расписал ее в лучшем виде, а она осталась
довольна: хоть и бесславная, а все-таки, мол, слава. И еще здесь уместно
вспомнить рассказ о пастухе, который поджег и спалил знаменитый храм Дианы,
почитавшийся за одно из семи чудес света, единственно для того, чтобы
сохранить имя свое для потомков, и хотя было поведено не упоминать и не
называть его имени ни устно, ни письменно, дабы цели своей он не достигнул,
все же стало известно, что звали его Герострат. Еще сюда подходит то, что
произошло между великим императором Карлом Пятым и одним римским дворянином.
Император пожелал увидеть знаменитый храм Ротонду {2}, который в древние
времена именовался храмом всех богов, а ныне с большим правом именуется
храмом всех святых, и среди прочих зданий, воздвигнутых римскими язычниками,
он особенно хорошо сохранился и особенно наглядно свидетельствует о том, что
у его строителей был вкус ко всему пышному и величественному: по форме он
напоминает половинку апельсина, велик он необычайно и весьма светел, хотя
свет проникает в него через одно-единственное окно, или, вернее, через
круглое отверстие на самом верху, и вот через него-то император и смотрел на
здание, а рядом с ним стоял некий римский дворянин и пояснял красоты и
тонкости громадного этого сооружения и достопримечательной его архитектуры.
Когда же они от упомянутого отверстия отошли, дворянин сказал императору:
"Ваше императорское величество! У меня тысячу раз являлось желание обнять
ваше величество и броситься вместе с вами вниз, дабы оставить по себе в мире
вечную память". - "Благодарю вас, - отвечал император, - за то, что вы столь
дурное желание не исполнили, и впредь вам уже не представится случай
испытывать вашу верность, ибо я повелеваю вам ни о чем со мною больше не
говорить и не бывать там, где буду бывать я". И вслед за тем он щедро его
наградил. Я хочу этим сказать, Санчо, что желание прославиться сильно в нас
до невероятия. Что, по-твоему, принудило Горация {3} в полном вооружении
броситься с моста в глубину Тибра? Что принудило Муция {4} сжечь себе руку?
Что побудило Курция {5} кинуться в бездонную огненную пропасть, разверзшуюся
посреди Рима? Что подвигнуло Юлия Цезаря наперекор всевозможным дурным
предзнаменованиям перейти Рубикон? А если обратиться к примерам более
современным, то что принудило доблестных испанцев, предводителем которых был
обходительнейший Кортес {6}, затопить в Новом Свете свои корабли и остаться
на пустынном бреге? Все эти и прочие великие и разнообразные подвиги были,
есть и будут деяниями славы, слава же представляется смертным как своего
рода бессмертие, и они чают ее как достойной награды за свои славные
подвиги, хотя, впрочем, нам, христианам-католикам и странствующим рыцарям,
надлежит более радеть о славе будущего века там, в небесных эфирных
пространствах, ибо это слава вечная, нежели о той суетной славе, которую
возможно стяжать в земном и преходящем веке и которая, как бы долго она ни
длилась, непременно окончится вместе с дольним миром, коего конец
предуказан, - вот почему, Санчо, дела наши не должны выходить за пределы,
положенные христианскою верою, которую мы исповедуем. Наш долг в лице
великанов сокрушать гордыню, зависть побеждать великодушием и
добросердечием, гнев - невозмутимостью и спокойствием душевным, чревоугодие
и сонливость - малоядением и многободрствованием, любострастие и
похотливость - верностью, которую мы храним по отношению к тем, кого мы
избрали владычицами наших помыслов, леность же - скитаниями по всем странам