"Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

- А да ну вас, чихать мы на вас хотели! Поглядите на этих господчиков:
вздумали над крестьянками насмехаться, - шалишь, мы тоже за словом в карман
не полезем. Поезжайте своей дорогой, а к нам не приставайте, и будьте
здоровы.
- Встань, Санчо, - сказал тут Дон Кихот, - я вижу, что вновь жаждет
горестей моих судьбина {3} и что она отрезала все пути, по которым
какая-либо отрада могла бы проникнуть в наболевшую эту душу, в моем теле
заключенную. А ты, высочайшая доблесть, о какой только можно мечтать, предел
благородства человеческого, единственное утешение истерзанного моего сердца,
тебя обожающего, внемли моему гласу: коварный волшебник, преследующий меня,
затуманил и застлал мне очи, и лишь для меня одного померкнул твой
несравненной красоты облик и превратился в облик бедной поселянки, но если
только меня не преобразили в какое-нибудь чудище, дабы я стал несносен для
очей твоих, то взгляни на меня нежно и ласково, и по этому моему смиренному
коленопреклонению пред искаженною твоею красотою ты поймешь, сколь покорно
душа моя тебя обожает.
- Вот еще наказанье! - отрезала крестьянка. - Нашли какую охотницу
шуры-муры тут с вами заводить! Говорят вам по-хорошему: дайте дорогу,
пропустите нас!
Санчо дал дорогу и пропустил ее, весьма довольный, что не ему пришлось
расхлебывать кашу, которую он заварил. Сельчанка, принимаемая за Дульсинею,
видя, что путь свободен, в ту же минуту кольнула своего свиноходца острым
концом палки, которая была у нее в руках, и погнала его вперед. Однако ж
укол этот был, должно полагать, чувствительнее обыкновенного, оттого что
ослица стала вскидывать задние ноги и наконец сбросила сеньору Дульсинею
наземь; увидевши это, Дон Кихот кинулся ее поднять, а Санчо - поправить и
подтянуть седло, съехавшее ослице на брюхо. Когда же седло было приведено в
надлежащий порядок, Дон Кихот вознамерился поднять очарованную свою сеньору
на руки и посадить на ослицу, однако сеньора избавила его от этого труда:
она поднялась самостоятельно, отошла немного назад и, взявши недурной
разбег, обеими руками уперлась в круп ослицы, а затем легче сокола вскочила
в седло и села верхом по-мужски; и тут Санчо сказал:
- Клянусь святым Роке, наша госпожа легче ястреба, она еще самого
ловкого кордованца или же мексиканца может поучить верховой езде! Одним
махом перелетела через заднюю луку седла, а теперь без шпор гонит своего
иноходца, как все равно зебру. И придворные дамы от нее не отстают: мчатся
вихрем.
И точно, увидев, что Дульсинея уже в седле, подруги ее погнали своих
ослиц следом за ней, и они скакали с полмили, ни разу не оглянувшись. Дон
Кихот проводил их глазами, а когда они скрылись из виду, то обратился к
Санчо и сказал:
- Санчо! Что ты скажешь насчет этих волшебников, которые так мне
досаждают? Подумай только, до чего доходят их коварство и злоба: ведь они
сговорились лишить меня радости, какую должно было мне доставить лицезрение
моей сеньоры. Видно, и впрямь я появился на свет как пример несчастливца,
дабы служить целью и мишенью, в которую летят и попадают все стрелы злой
судьбы. И еще обрати внимание, Санчо, что вероломные эти существа не
удовольствовались тем, чтобы просто преобразить мою Дульсинею и изменить ее
облик, - нет, они придали ей низкий облик и некрасивую наружность этой
сельчанки и одновременно отняли у нее то, что столь свойственно знатным