"Эфраим Севела. Почему нет рая на земле (текст не вычитан)" - читать интересную книгу автора

"максим",
поставлю его на обеденном столе и, когда он появится на пороге
столовой, открою огонь и буду стрелять до тех пор, пока не выпущу последний
патрон.
Я не отважился назвать того, в кого я собирался стрелять, но нам обоим,
без слов, было ясно, кого я имел в виду.
Берэлэ долго, не моргая, смотрел на меня, и я - не выдержав, отвел
глаза.
То-то, - - сказал с грустью Берэлэ. - - Только сгоряча можно такое
сказать. А теперь небось самому стыдно?
- Не стыдно, - не сдавался я. - Мне нисколько не жаль его. Он меня не
любит. За что мне его жалеть?
- Он тебя любит. Спорим?
- Не любит, - настаивал я. - Я лучше знаю.
- Спорим? Ладно, не надо спорить. Скоро ты сам убедишься. Только лежи
тут без движения с закрытыми глазами. Как будто ты умер. Договорились? Я
скоро вернусь. Лежи, как труп.
Он неслышно убежал по мягкому мху, а я зажмурил глаза и даже руки
сложил на груди, как покойник.
Скоро я услышал шумное дыхание бегущего человека и голос Берэлэ:
- Он где-то тут лежит.
Берэлэ вернулся вместе с моим отцом. Мой друг пошел на отчаянный шаг,
чтобы пробудить в моем отце отцовские чувства. Он проделал то же, что и я.
Прошмыгнул под канатами и бегом пересек поляну, где гимнасты как раз
перестраивались в новую, очень сложную пирамиду. Подбежав к моему отцу, он
крикнул:
- С вашим сыном беда. Он лежит в лесу и не дышит.
И мой отец, громко, через рупор считавший под звуки вальса "Раз, два,
три...", уронил рупор в траву, и его загорелое лицо стало белым, как его
парусиновые туфли, начищенные зубным порошком.
- Где он?
Берэлэ только головой кивнул, приглашая отца следовать за ним, и
побежал через поляну, а мой отец большими прыжками - за ним.
Они бежали под вальс, потому что оркестр продолжал играть, а гимнасты,
выстроив пирамиду, продол-
жали держаться друг за друга и висеть в воздухе с дрожащими от
напряжения руками и ногами, не смея без команды рассыпать пирамиду. А
команду подать было некому, потому что серебристый рупор валялся в траве, а
мой отец в белой фуражке, в белом костюме и в белых туфлях и с таким же
белым лицом скрылся вслед за Берэлэ за толстыми стволами сосен.
Я лежал на спине с зажмуренными глазами и сложенными на груди руками.
Так, по моим представлениям, должен был лежать мертвец. Мох только на первый
взгляд казался мягким. В нем торчали полусгнившие сухие сучки, упавшие с
верхушек сосен, и они немилосердно кололи мне спину. Но я проявил завидное
терпение и лежал не шевелясь. Даже комар, забравшийся под широкие листья
папоротника и с заунывным воем повисший над моим носом, тоже не сумел
оживить меня. Я лишь осторожно дул, выпятив нижнюю губу, чтоб отогнать его
от носа.
Сквозь смеженные ресницы я увидел отца, опустившегося на колени в мох,
и подумал, что его белые брюки погибли - - на них появятся грязные зеленые