"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

Отца Нина ни разу не помянула в разговорах со
мной, и, когда я высказал предположение, что он погиб на войне, Нина
покачала головой и, опустив глаза, произнесла:
- Его нет в живых. Он был известным инженером в Ленинграде, и в 1938
году его взяли... Как врага народа. И расстреляли. А нас с мамой сослали в
Казахстан. Мы вернулись в Ленинград после войны, но, как семье врага народа,
нам запрещено жить в городе, и мы снимаем комнату за чертой, на станции
Сивер-ской.
Сердце мое упало. Это был неожиданный и страшный удар. Жениться на
дочери врага народа коммунисту, делающему карьеру в партии, было безумием,
самоубийством. Это было при жизни Сталина. До его смерти оставалось еще
несколько лет.
Я ничего не ответил ей, но от нее не ускользнуло мое состояние, и она
сочувственно спросила: Твои родители тоже репрессированы?
- Нет,- ответил я.- Живы и здоровы.
И перевел разговор на другую тему, постарался уйти от оглушающей
новости.
Потом был отъезд. Мы с Ниной выползли из постели за полчаса до отхода
автобуса, который должен был доставить нас на железнодорожную станцию. Там
мы с доктором посадили ее в ленинградский поезд, и доктор впервые удостоился
ее поцелуя. Она бросилась ему на шею, горячо расцеловала в обе щеки, а потом
в лоб. Доктор стоял как пингвин, с румяными щечками и бессмысленно и глупо
улыбался.
Я же чуть не плакал. На людях целоваться и проявлять нежность я не умею
и поэтому лишь чмокнул ее в губы и пожал руку. Она держалась молодцом, и
лишь беспокойный взгляд, который она бросала на меня порой, выдавал ее
волнение.
Поезд ушел. Нина нам махала из окна. Мы - ей в ответ, пока последний
вагон не скрылся за поворотом.
По румяным щекам доктора текли слезы. Он их не вытирал и, как ребенок,
оправдываясь, бормотал:
- Старею, черт возьми... раскисаю... Сантимент, понимаешь, одолевает...
А это уж излишняя роскошь.
Через час к платформе подали наш поезд, и мы отбыли домой, оставив
позади бесконечную полосу пляжа, дюны с пучками жесткого камыша и неумол-
каемый гул прибоя на балтийском соленом мелководье. Медицинская
комиссия констатировала мое полное выздоровление и разрешила вернуться на
работу.
От Нины я вскоре получил письмо, потом второе, третье. Я все откладывал
ответ. Мой партийный босс, старый, умудренный жизнью человек, член партии с
тех незапамятных времен, когда жив был Ленин, и непонятно как уцелевший в
годы сталинских чисток человек, к которому я испытывал доверие,
категорически запретил мне отвечать на Нинины письма, если я дорожу своим
будущим. Я откровенно рассказал ему все. Как священнику на исповеди, зная,
что он не понесет дальше и не продаст меня. Его приговор был кратким: о
женитьбе на дочери врага народа не может быть и речи. И никакой переписки.
Забыть, вычеркнуть из памяти. Потому что я достаточно взрослый, чтобы знать,
что письма перлюстрируют и там, где надо, содержание и адресат моей почты
будут известны. А затем недолго ждать организационных выводов, которые будут
не в мою пользу.