"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

добострастен перед начальством и грозен и неприступен для простого
люда, как в лучшие старорежимные времена. Лакейская традиция не претерпела
изменений с переменой социального строя.
Как и положено в таких случаях, участников совещания кормили в
гостиничном ресторане, выделив туда лучшие продукты и сняв сливки со всего
городского снабжения. Город остался, как и водится в подобной ситуации, без
мяса и масла. А сверх того, из неприкосновенного запаса подкинули икры и
французского коньяка. Конечно, простому люду в эти дни доступ в ресторан был
наглухо закрыт, как и закрылись на полдня двери в универмаге. В эти полдня
там могли покупать только участники совещания, и на прилавки выбросили весь
дефицитный товар: заграничные кофточки и обувь, которые местным щеголихам
могли лишь присниться в самом радужном сне.
Все чин чином, как это делается по всей необъятной Руси с той поры, как
солнышко марксизма-ленинизма засияло русским людям, указав им светлый путь в
будущее.
Но это все присказка, сказка впереди.
Мой друг Анатолий прибыл на это совещание из Москвы в качестве
столичного гостя и наблюдателя и там повстречал своего приятеля, с которым
давно не видался, Егорова - инспектора Центральной лекторской группы,
которого прислали для ценных руководящих указаний тамошним пропагандистам и
лекторам.
А был этот Егоров шальным парнем. Выпивоха, бабник и драчун, но держали
его за серебряный язык. С трибуны заливался соловьем. Таким обладал даром
словесного внушения, что мог любого, даже самого ярого антикоммуниста,
сделать сторонником советской власти. Так, по крайней мере, считал Анатолий.
Этот Егоров в свое время прославился. Ему предстояло читать лекцию для
партийного актива о моральном облике советского человека, а накануне он
нализался в ресторане, стал приставать к женщинам, за что был побит
основательно. Назавтра вышел он на трибуну - весь зал ахнул. Хоть и
старательно припудрил физиономию, но даже в заднем ряду публика могла
различить багровый синяк под глазом, вздутую губу и рваную царапину через
всю щеку до носа.
Лекция о моральном облике советского человека была коронным номером
Егорова, читал он ее сотни раз и начинал всегда с цитаты из Антона Павловича
Чехова. Вот и в этот раз Егоров, не уловив подвоха, взял старт с чеховской
цитаты:
- В человеке все должно быть красиво, - проникновенно начал он.- И
лицо, и одежда, и мысли...
Дальше продолжать ему не пришлось. Зал, лицезревший покарябанную
физиономию лектора, грохнул. Хохот сотрясал стены. Публику никак не
удавалось успокоить. И лектора пришлось увести, а дело его передать на
рассмотрение идеологической комиссии. Егоров отделался легким наказанием.
Ему все сходило с рук.
Вот такого приятеля встретил Анатолий. Они глотнули изрядную долю
французского коньяка после первого дня совещания, затем добавили "Столичной"
водочки, раздавили пару бутылочек пильзенского пива - этого всего по случаю
совещания в ресторане было навалом,-и душа Егорова взалкала действий. Ему
захотелось дамского общества. А туземные дамы шарахались от Егорова, когда
он пытался приставать к ним на улице. В провинциальном городе такое
знакомство считается непристойным.