"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

дело спрашивать одно и то же:
- Но вы уверены, что я здесь в абсолютной безопасности? Никто войти
сюда не может? Вы, надеюсь, не забыли, какое положение занимает мой супруг?
И я в сотый раз клялся ей, что все предусмотрено. Я гарантирую, что ее
честное, непорочное имя не будет запятнано, что я - рыцарь, и честь дамы для
меня превыше всего.
Где-то уже ближе к полуночи она велела поставить заграничную пластинку
и под джазовый вой стала танцевать, сладострастно извиваясь, как сытый удав,
и меня, отяжеленного брюшком, немолодого дурака, заставляла семенить ногами,
топтаться на одном месте в качестве ее партнера по танцу.
Танцевала она, действительно, здорово. Я давно заметил, что дуры
отлично танцуют. Все дарование, а каждому человеку хоть какое-то дарование
отпущено, у таких таится не в черепной коробке, а в мышцах, в звериной
гибкости и чувстве ритма.
Клавдия Ивановна закатила мне стриптиз. Настоящий. Не хуже, чем в
каком-нибудь Париже. Заграничные фильмы дали свои плоды. Жена моего
непосредственного начальства оказалась способной ученицей.
Она плясала под негритянские ритмы, русоволосая, пышная, плотоядная, и
небрежно, очень ловким и сексуальным движением всякий раз сбрасывала с себя
кое-что из одежды, понемногу все больше и больше обнажаясь.
Я был на грани умопомешательства и больше всего опасался, как бы со
мной, как с мальчишкой, не случилась поллюция. Прямо в штанишки. Как это
бывает у созревающих подростков, обреченных на долгое воздержание.
Она сняла все, даже бюстгальтер, и, белея мясистыми формами,
оттененными черными, едва не лопающимися трусиками, сказала, что примет душ
и чтоб я к тому времени уже лежал в постели, дожидаясь ее, голый, как мать
родила.
Я разделся, срывая пуговицы, и плюхнулся в свою семейную двуспальную
кровать, у изголовья которой висели в овальных рамах глупые портреты жены и
мой, собственной персоной,-портреты времен свадьбы, с подкрашенными губами и
непременным уголком белого платочка в нагрудном кармане пиджака. Из душа
доносилось журчание воды и клекочущий голос Клавдии Ивановны, напевавшей от
избытка чувств старинный романс.
Я был на пределе. Я содрогался от вожделения,
и, хоть был в кровати пока еще один, кровать мелко подрагивала подо
мной и скрипела.
И вот тогда-то и наступила развязка. Как гром, как сто сирен воздушной
тревоги, загремел звонок у входной двери. Был первый час ночи, и, если
кто-нибудь ломился ко мне в эту пору, ничего хорошего от этого позднего
визита ожидать не приходилось.
Ко мне приехала теща. Мать моей жены. Из Киева. Оповестив о своем
приезде телеграммой, которую я, как водится в таких случаях, не получил.
Приехала Надежда Кузьминична, злая, как фурия, потому что я ее не встречал
на вокзале. Эта баба меня всегда недолюбливала и в отличие от своей дочери,
моей жены, постоянно подозревала в мужских проказах и супружеской
неверности, о чем намекала моей жене, не стесняясь моим присутствием.
Надо же, чтоб именно ее принесла нелегкая ко мне за полночь, когда у
меня в ванной раздетая любовница, и живу я на седьмом этаже, откуда не
выпрыгнешь и не спустишь даму по водосточной трубе.
Западня. Волчья яма. Никакого спасения нет. Оставалось только одно: с