"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

деревенеть язык, наливаться свинцом ноги, потом начинаешь откалывать номера
совсем уж бесконтрольно, как после бутылки водки.
Когда мы поздно ночью возвращались домой нестройной и галдящей толпой,
привлекая внимание прохожих громкой русской речью и взрывами беспричинного
смеха, кто-то из наших туристов, расхрабрив-
шись после изрядных возлиянии, стал спорить с "нянькой" - единственным
трезвым и хмуро-озабоченным существом, что две девицы, одиноко сидящие за
столиком среди десятка других пустых перед входом в наш отель, - не кто
иные, как местные проститутки. "Нянька" не стал вступать с ним в дискуссию и
велел прикусить язык и заткнуться. Но моя жена, которая в этот день меня
демонстративно не замечала и на банкете сидела на противоположном конце
стола, не последовала примеру "няньки" и резко возразила, что это клевета на
дружественную нам страну, успешно, по нашему примеру, строящую социализм.
Следовательно, проституток в таком обществе нет и быть не может. Логика моей
жены, как всегда, была восхитительной, а ее суждения категоричны и
неоспоримы.
Когда мы поравнялись с этими девицами, сидевшими в полном одиночестве
на огромной каменной веранде перед фронтоном отеля за совершенно пустым
столиком, даже без бутылки лимонада для блезира, та, что была слева, со
змеиной гибкой фигуркой, туго обтянутой черным платьем с глубокими вырезами
на груди и спине, и с красной дразнящей розой в черных волосах, подмигнула
мне озорно и вызывающе, и я чуть не взбрыкнул публично, как старый армейский
конь при звуках боевой трубы.
Мы обменялись быстрыми, понимающими взглядами, и я поспешно отвел
глаза, дабы дружный коллектив советских туристов во главе с моей законной
супругой не заподозрил неладное.
Даже быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять, что девка - чудо.
Совсем юная, жгучая брюнетка, с пухлым пунцовым, как роза в волосах,
ротиком, с глазами, как влажная вишня, - ни дать ни взять - испанская Кармен
из одноименной оперы композитора Визе. В глубоком вырезе черного платья
дразняще бугрились каменные груди.
Мы гурьбой ввалились через вертящиеся двери в уже опустевший, с
наполовину притушенными плафонами вестибюль, где в кресле дремал старый
швейцар, а два рослых усатых полицейских в диковинной форме с лампасами
парой, и даже в ногу, прогуливались по мягкому ковру. Нас они
приветствовали, четко приложив руки к лакированным козырькам, и, оскалив
белые зубы под черными усами, даже изрекли несколь-
ко русских слов, как знак особого к нам благоволения.
Администратор во фраке и с "бабочкой" на крахмальной груди лучился
всеми морщинами бритого и порядком потасканного лица, когда вручал нам ключи
от комнат.
В этой стране нас, советских, если и не любили, то порядком боялись и
потому постоянно демонстрировали не совсем искреннее дружелюбие, когда нужно
и не нужно.
В лифте я поднимался вместе с женой, оттесненный от нее горячими,
распаренными телами наших туристок, которых все больше и больше разбирало
выпитое сверх меры вино, притупив чувство бдительности и развязав языки. Они
громко, с подвизгом хвалили качество кабины бесшумного лифта, мерцавшей
гладкими алюминиевыми стенками и отражавшей их распаренные физиономии со
сбитыми прическами в зеркальном потолке. Они наперебой уверяли друг друга,