"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

жена, как уже известно, берегла их пуще глаза своего, потому как планировала
закупить на них шерсть детишкам и бабушке. И так как даже себе не доверяла,
отдала их мне на хранение. Когда же я по забывчивости разменял одну купюру,
изнемогая от желания испить пива, моя жена буквально чуть башку мне не
оторвала. И притом публично, на глазах у местных жителей, которые, по
справедливому замечанию нашего "няньки", могли создать себе неправильное,
превратное представление о советском человеке.
- Ну,- решил я,- семь бед - один ответ. Ни шагу назад! Погорят сегодня
две женщины. И эта девица с красной розой в волосах, которая рассчитывает
расколоть меня уж по крайней мере не меньше чем на сто долларов, а я таких
денег и во сне не видал. И моя жена. Плакали ее кофточки шерстяные.
Останутся без заграничных подарков мои бедные деточки. И бабушка тоже.
Вот сколько народу должно было пострадать в эту ночь. А все от того,
что местное вино лишь на вид такое слабое, а как наглотаешься его под
завязку, становишься отчаянным и бесстрашным. Пусть все они винят это
коварное вино. А я тут ни при чем. Единственное мое желание - дорваться до
этой туземной красотки, содрать с нее штанишки и вонзить ей мой пролетарский
член под самую печенку, чтобы задохнулась подо мной и взвыла нехорошим
голосом, позабыв даже те несколько слов на немецком языке, которые знала.
Она что-то лопотала, повиснув на моей шее и водя щечкой по моему носу,
отчего я воспламенялся все более. Кое-как я разобрал, что к себе домой она
меня не приглашает, там мне, привыкшему к немецкому комфорту, не понравится,
но зато она знает такое место, где нам обоим будет очень хорошо. Так как я
немножко пьян, то она предлагает на моей машине не ехать (у меня не только
здесь, но и дома автомобиля в помине нет), а взять такси. Кстати, паспорт
мой со мной? А то там без документа не пускают.
Мой заграничный паспорт с серпом и молотом, в твердом переплете лежал в
ячейке, за спиной у администратора, где висел ключ от моей комнаты.
Она прижалась ко мне, обвив мою шею рукой, и мы пошли, покачиваясь (она
качалась в такт со мной), к вестибюлю. Только проскочив с ней через
дверь-вертушку и увидев полицейских, швейцара и администратора, я понял, что
влип бесповоротно. Уж они-то знают, кто такая девица с алой розой, повисшая
на шее у советского туриста, и с абсолютной точностью смогли установить,
что, как и Карлу Марксу, коммунисту из СССР ничто человеческое не чуждо. А
так как здесь, как и в СССР, все служащие гостиниц, и тем более полицейские,
являются осведомителями, то уж они не преминут поделиться своим открытием с
определенным учреждением, а те, изумившись, пошлют рапорт в Москву, чтобы
порадовать своих советских коллег. И - спи спокойно, дорогой товарищ. Твоя
песенка спета. Из партии - ногой под зад, волчий билет в зубы, жена в
праведном гневе требует развода. Я остаюсь без семьи, без партии и без гроша
в кармане.
Эти мысли как вихрь, как смерч пронеслись в моей мутной голове, и я
даже всхлипнул беззвучно, опла-
кивая свою судьбу, тем временем продвигаясь к конторке администратора с
девицей, повисшей на моей шее. Полицейские смущенно улыбались мне вслед,
швейцар делал хитрые глазки, а администратор понимающе и сочувственно
смотрел мне в лицо. На стенах вестибюля в золоченых рамах висели большие
портреты руководителей этой страны, ее партийных лидеров (я, к стыду, ни
одного из них не помнил по фамилии, хотя в наших газетах их имена мелькали
часто, да и по должности мне это полагалось знать), и мне казалось, что все